Музыка рассвета
Шрифт:
— Я Иллу люблю, хозяйка, ты же знаешь это, — возражает парень.
— Ну и люби себе, я не ревнивая. Станешь мужем моим, она в твоей власти будет.
Разошлось сердце у Эйно.
— Ну нет, ведьма, не бывать по-твоему! Отдавай мне Иллу, или силой возьму!
— Да она теперь и взглянуть на тебя не хочет. Как узнала, что ты ее отца убил, так прокляла и сердце отвернула.
— Да это ж ты его убила! — кричит Эйно.
— Полно, парень. У меня и силы-то нет, чтоб с таким медведем справиться. Никто и поверить не сумеет, чтобы я родного мужа прикончила! Да и к чему мне смерть его?
Заплакал Эйно и бежать бросился,
— Бежим отсюда, Эйно!
— Бежим, Илла!
Оглянулись они назад и видят: хутор горит. Значит, возвращаться незачем. Взялись за руки и прочь пошли. Вдруг — подводы гремят, лошади топочут. Спрятались. Это погоня за ними. Люди переговариваются:
— Вон как работник мельника извел да хутор спалил, чтобы дочку умыкнуть. Ну ничего, далеко не уйти им. Вот за собаками послали. Загоним как зайцев.
Бросились бежать Эйно с Иллой, только погоня опять по пятам идет.
— Нет, не отдам я ведьме свою любовь! — молвит Илла. — Спасу тебя, только и ты не оставляй меня!
Сказала и в белую лошадь обернулась. Помчался Эйно быстрее ветра, только след его и видели.
Старик умолк, и голова его, качнувшись, упала на руки. Он заснул. Меня всего трясло с того первого момента, когда ведун произнес имя Иллы. Что же это за сказка? А может, он морочил меня? Прочел мои мысли и навел мороку… Но что бы это ни было, я вновь отправился на хутор. И вот в версте от него я нашел маленький могильный холм. Тяжелый валун лежал на нем вместо надгробья, а рядом высохший осиновый кол, вбитый в землю. День за днем бродил я вокруг водопада и наконец в ночь на полнолуние, вспомнив историю Эйно, смастерил из ивы свирель и сел на берегу, прислушиваясь к шуму воды. Долго она ворожила над моей бедной душой, пока я наконец решился поднести свирель к губам, а потом все не мог остановиться, увлеченный игрой. Но вот тоска иль радость сжала мое сердце, свирель выпала из рук. Там, у подножья водопада, раздвинув сверкающие в лунных лучах пенные струи, вновь выступила белая лошадь. Свирели уж не было, но эхо, эхо продолжало звучать, откликаясь на зов мой. Я слышал, как, словно раскачиваясь, то приближаясь, то улетая прочь, плывет над ущельем чудесная песня. Илла! Я ли мог не узнать твой голос, любовь моя!
Ре-Нэми
Многие до сих пор считают, что короны счастья вообще никогда не существовало. Все это выдумки. Но тогда, значит, не существовало королевы Ре-Нэми, не было дворца Времени, где на каждой из двенадцати башен колокол отмечал свой час. одной из нот музыкальной гаммы? Не росло, выходит, и исполинское дерево тис, которому насчитывалось не сто, и не тысяча, а три тысячи лет? Ну-ка постойте, постойте. Ведь дерево растет до сих пор, и никуда не делось. Значит, когда-то существовал и дворец Времени, и в двенадцать часов на его башнях колокола исполняли необыкновенные мелодии, каждая из которых повторялась только через год в один и тот же день. Значит, жила и королева Ре-Нэми, которая и носила корону счастья. Вот как все было…
У королевы Ре-Нэми осталось однажды только имя, одиночество и дерево. Трудно представить, но тем не менее это случилось.
Вначале она утратила короля и его любовь. Никто не посмел бы утверждать, что королева подурнела со времени восшествия на престол. Никто не обвинил бы ее в злом характере. Нельзя было упрекнуть королеву и в непостоянстве. В ее сердце горело ровное и сильное пламя, и чувства никогда не утомлялись. Но, увы, душа короля не обладала такой же верностью. Прошло несколько лет, и красота Ре-Нэми перестала трогать ее супруга, привычка изгнала любовь, а поскольку он по-прежнему должен был делить с нею престол, она стала для него обузой. Право же, столько прелестных фрейлин ожидало милости короля и почитало за счастье одну его улыбку, слово. И душа его ушла далеко-далеко от королевы по дороге, где ждали его сердца юных красавиц, восхищавшихся его умом, властью и силой.
Удар был страшный, но не смертельный. У Ре-Нэми были дети, которые помогли ей перенести утрату. Их сердца обладали поистине королевской щедростью и подарили ей столько нежности и заботы, что она
— Пусть мы будем гораздо хуже, — однажды заявили они матери, — но зато не частичками тебя, не повторением, а чем-то новым!
В их словах была своя правота, но бедной Ре-Нэми от этого не стало легче. «Может быть, богатство спасет меня», — подумала королева. Ведь столько людей завидовало ей из-за него.
Увы, и оно оказалось призрачным. Ре-Нэми приобретала прекрасные вещи, картины, заказывала необыкновенные наряды. Десятки художников, музыкантов, поэтов несли ей свои произведения. Но как только они становились ее собственностью, радость и восторг, которые они рождали, исчезали.
Последнее, что, казалось, могло поддержать Ре-Нэми, это власть. Ведь она была королевой. Мало кто знал, что на самом деле страной правил не король, а Совет Великих Старцев. В их руках был жезл верховной власти и судьба государства. Одному из достойнейших Совет вручал этот жезл, и теперь его собирались вручи ть королеве. Ведь она ни разу за всю свою жизнь не нарушила ни одного из многочисленных правил дворцового этикета. По единогласному мнению старцев она, как никто другой, могла хранить традиции и блюсти законы предков. Да, ее воле теперь должен был подчиняться и сам король.
Но и власть не радовала королеву. Когда она явилась в собрание Великих Старцев, то обнаружила, что те, кого она привыкла почитать за самых мудрых в стране, давно превратились в пустые символы. Глубокомысленные выражения жили на их лицах, но сами они спали. Да, да, уже много лет они спали, убаюканные собственным величием. Но сон их отличался одной особенностью: лишь только что-то начинало угрожать их покою, как они мигом просыпались и жестоко карали любую попытку нарушить привычный ход вещей и событий. И бедная королева поняла, что на ее долю выпала роль хранительницы великого сна великих старцев. Ничем не могла она осчастливить своих подданных или изменить дворцовую жизнь.
И осталось у Ре-Нэми только имя, одиночество и дерево. Словно проклятие пало на королеву. Стоило ей увидеть свое отражение в зеркале, воде или граненой поверхности драгоценного камня, как ее охватывала невыразимая тоска. Она чувствовала, что ей чужд не только весь окружающий мир, но и сама она, ее внешность, ее мысли и переживания. Одно только чувство одиночества, острое и холодное, принадлежало ей и пронизывало сердце, пока она не закрывала глаза и не бежала прочь от своего отражения.
Наверное, она сошла бы с ума, если б у нее не было дерева. Тот самый могучий тис раскинул ветви у окон королевской опочивальни. С ним была связана жизнь Ре-Нэми с самого детства. Когда-то еще ребенком она, поскользнувшись, упала с. часовой башни, и только ветви тиса не дали ей разбиться. Все игры Ре-Нэми происходили рядом с деревом или на нем. Обиды ее утихали, когда она прибегала к тиссу и обнимала его. Куда только не уносил он ее, когда она, взобравшись на верхушку и глядя на проплывавшие облака, представляла себя на мачтах волшебного корабля. Какие только сказки не грезились ей по ночам или в ненастную дождливую пору, когда ветви постукивали в окна, а листья шуршали на каком-то неведомом, но очень добром языке. И во сне она понимала слова дерева и узнавала невероятные истории, которые случались за три тысячи лет у его корней. А потом, когда она выросла, в день ее совершеннолетия был устроен великолепный бал-маскарад… Могла ли она забыть чудесного незнакомца в плаще и маске, сплетенных из листьев, который первым пригласил ее танцевать? И столько обожания и нежности светилось в его глазах! Она танцевала в тот день со многими кавалерами, но никто не мог сравниться с ним в изяществе. Ничье объятие так не волновало ее. И затем, когда они спустились в парк, он шепнул, что любит Ре-Нэми, и поцеловал ее. Она закрыла глаза, а когда открыла их, увидела, что незнакомец исчез, а она обнимает свой старый тис. И вот тогда, подняв голову к небу, она увидела на верхушке дерева сверкающую корону счастья.