Музыкальная шкатулка
Шрифт:
Стас пожал плечами, он действительно не знал, почему Стеша его ждала, ему еще только предстояло это узнать. А может не надо туда возвращаться? Вот она баба Женя, значит там со Стешей все хорошо, выживет! Но что-то его смущало. Бог его знает, как там все организовано в пространстве времени! А вдруг Стеша потому и выжила, что Стас пулю из ноги вытащил? А сейчас ей как воздух необходимы антибиотики.
«Вернусь! – решил парень, – если получится».
– Грибов-то принеси все-таки, суп сварю, – напомнила она! – Смотри, поаккуратнее там!
– Хорошо, сейчас принесу! – сказал Стас, взял лекарство и зашел в свою избу.
Часть 5
Но, поднявшись на чердак, Ливнев совершенно забыл про свое обещание бабе Жене, быстро переоделся в одежду Феофана и покрутил рычажок шкатулки. Музыка уже звучала чисто, и снова ничего не происходило: никакого головокружения или потери сознания. Стас сделал три оборота, сунул пакет за пазуху и спустился в сени.
В избе снова был 1944 год, все домочадцы еще спали. Парень, не дожидаясь рассвета, потихоньку вышел во двор, зашел в избу Матрены. Женщина видимо спала очень чутко. Не успел Ливнев войти, она в длинной рубахе и наспех накинутой на плечи шали уже была на ногах, богатые волосы тяжелой волной спускались ниже колена. Стас увидел, что она еще совсем не старая женщина, в волосах блестели лишь несколько серебряных нитей, а фигура притягивала внимание Стаса. Он качнул головой, чтобы стряхнуть с себя наваждение.
– Ты что так рано? Случилось что? – спросила она.
– Нет, все хорошо. Прошу тебя, не заходи в комнату. Я Стеше лекарство принёс, надо ей его дважды в день давать. Вот так рано утром приходить буду, еще затемно, и после обеда. Никому ничего не говори. Поняла, мать?
Матрена кивнула и перекрестилась. Стас тоже перекрестился и подошел к Стеше, она горела. Температура была очень высокая. Ливнев зажег свечу, сделал девушке все необходимые процедуры и на свой страх и риск вколол антибиотик без пробы на аллергию.
«Теперь надо только ждать!» – сказал он сам себе.
– Слушай, мать, как она очнется, сразу ко мне беги. И вообще, если что, тоже сразу прибегай!
– Что, если что? – выдохнула Матрена и зажала рот рукой.
Стас понял, что напугал бедную женщину.
– Прости, не так выразился. Все теперь будет хорошо, обещаю тебе! Внуков еще от нее будешь нянчить. Внучек, – поправился он. – Трех, – добавил, вспомнив, что сказала баба Женя про двух сестер.
Эх, не спросил он про Матрену! Дожила ли до внучек? Зайдя в свою избу, он увидел, что все домочадцы уже проснулись и встали, лишь дети мирно посапывали в кровати. Рая кинулась к Стасу:
– Ты у Стеши был! Как она?
– Все нормально! Выживет теперь! – ответил он.
Рая заплакала и бросилась к парню обниматься, бабка с Верой подошли и тоже обняли Стаса. Дед посмотрел на них и тоже подошел:
– Ты это, паря! Молодец ты! – скупо похвалил дед Стаса. – Без тебя Стешка бы пропала! Хорошо, что ты вовремя пришел-то, – дед потрепал парня за волосы.
«Какие же чудеса со мной происходят, – думал Ливнев. – Мало того, что с пра-прадедом общаюсь, так еще и тогда, когда моего отца в помине даже нет, а дед лет на двадцать меня младше! Вот дела!» – Стас до сих пор не мог переосмыслить то, что с ним происходило. Иногда он задавал себе вопрос: «А может я в коме, и до сих пор валяюсь на чердаке?»
Матрена не пришла, и Стаса это очень волновало. Значит, Стеша не очнулась. Он без конца просил у деда табаку, хотя, когда попробовал самокрутку первый раз, ему хотелось плеваться и орать: «Как вы это курите?»
А вот привык, наверное, уже. Но скорее не от привычки выходил курить, а, чтобы немного успокоиться, унять дрожь: очень переживал за Стешу. Часов не было, зимой в городе выменяли на муку, ориентироваться во времени приходилось по женщинам. Они каким-то необъяснимым образом знали, когда надо собирать на стол и обедать. Обед состоял из каши и небольшого куска хлеба. Стасу и деду Аполинария Алексеевна дала по куску сала. Старик отдал свой Стасу, но тот не принял подношение, а наоборот разрезал оба куска на восемь частей, чтобы каждый мог съесть свою порцию. Бабушка стала отказываться, вслед за ней и женщины, но Ливнев был непреклонен.
– Кабы знала, – проговорила старушка, – вообще бы не доставала. Тебе Стешу на ноги поднимать, а может и еще кого… – сказала и осеклась, – силы нужны, – прикрыв рот платком, Аполинария отошла от стола.
Все посмотрели на нее с укором, а дед сразу цыкнул.
– Что еще? – спросил Стас, поняв, что снова беда, – кто еще ранен?
– Ты Стешку вылечи, потом гутарить будем, – проговорил дед.
– Потом может быть поздно! А ну говорите, раз начали! – приказал он.
– В лес надо идтить! – брякнул дед. – Сегодня весть пришла, помирают два бойца. С остальными справляются, а этих потерять могут.
– Дед, я сейчас к Стеше, а потом в лес поедем, ладно?
– Добро! Но не со мной, и не поедете, а пойдете. Путь не близкий, Райка поведет. Немцев в селе нет, но есть в соседнем, осторожно надо. Тебя придется бабой нарядить.
Ливнев крякнул от досады, но спорить не стал. Он в этом времени как малый ребенок! Значит, надо делать так, как говорят. Не очень хотелось оставить здесь свою жизнь.
Аполинария дала свою юбку, Вера кофту и платок. Пришлось хорошенько замотаться в него, оставив лишь глаза: щетина уж порядком отросла. Стас хотел побриться, когда бегал за лекарством, но не стал, испугался. Вдруг это привлекло бы внимание домочадцев и родило лишнее подозрение.
«Вот ведь как получается, – думал парень, – благое дело делаю, а приходится осторожничать и обдумывать каждый шаг».
Раиса вела по тропе, временами заходя в самую чащу, а иногда выходя на опушки. Стас догадался, что не совсем ему доверяют, а потому прабабка петляет.
Он предусмотрительно взял почти все медикаменты, которые притащил из современности, оставив для Стеши необходимое. Хотя им овладел такой азарт, что он был готов сходить в современность еще раз. Другой вопрос, что и там не густо с медикаментами. Снова распороть себе что-то и своровать у Валентины еще? Тоже небезопасно, может заподозрить. Стас снова подумал о том, что, спасая людей, нужно выкручиваться.
До партизанского отряда шли примерно часа три. Шли молча, а потому Ливнев, прорабатывая в голове разные мысли, попутно считал. Он научился этому еще в раннем детстве: думать о чем-то и считать одновременно. Мать частенько оставляла его совершенно одного в квартире, запирая на замок. Она работала сутки через трое, а отец уезжал на пятнадцать дней на вахту. Вот и считал он, будучи пацаном: досчитал до шестидесяти – минута прошла, до шестисот – прошло десять минут. Шесть раз по шестьсот – вот и час миновал.