Мы еще встретимся
Шрифт:
Чем дольше продолжался спектакль, тем чаще раздавался смех. В последнем действии актерам приходилось ожидать, пока он стихнет.
Когда спектакль окончился, зрители поднялись с мест. Долго и благодарно аплодировали.
Генерал сложил рупором ладони и крикнул:
— Солдатское вам спасибо!
Стоя рядом с ним, выделяясь ростом среди других, сдержанно аплодировал и Латуниц.
После спектакля всю группу пригласили на ужин.
Их появления ждали. Ни генерал, ни командиры частей, ни штабные не садились за столики до прихода актеров. Когда,
Нелли Ивановна и Латуниц очутились за одним столом вместе с командиром корпуса.
Первую рюмку генерал поднял за актеров, доставивших столько радости фронтовикам.
— Приезжайте теперь к нам в Берлин! — гремел он.
Потом пили за победу, за доблестную дивизию и ее командира, за удачу в будущих боях.
Особенно старался произносить тосты старик — заместитель комдива. Сам он пил мало, но поминутно поднимал бокал и выкрикивал все новые и новые здравицы.
Подтянутые, торжественные сидели за столиками командиры частей и штабные. Редко у кого над карманом кителя не было одного или двух орденов. При голубоватом свете ламп светились звездочки на погонах.
Сидящий в стороне Ребриков с удовольствием наблюдал не частую в дивизии картину праздника. Ему отчетливо припомнился первый год войны, зима, тускло освещенный вокзал в Ярославле и командиры в солдатских ватниках, закусывающие колбасой, — и его охватило гордое чувство. Он — парень из Ленинграда, теперь старший лейтенант Ребриков, стал офицером удивительной этой армии, с которой прошел самые тяжелые годы, с которой немало пережил и выстоял в страшное для страны время, а теперь хотел только побеждать.
— Давай, черт возьми, за нас! — сказал он сидевшему рядом с ним капитану и, чокнувшись, опрокинул рюмку.
Скоро строгий порядок ужина был нарушен. Кое-кто из командиров перебрался за соседний столик, чтобы поговорить с другом. Иным захотелось чокнуться с актерами и еще раз выразить им свою признательность. Вокруг командира корпуса и «старика» образовалась компания, готовая без устали слушать шутки генерала. Где-то за столиком уже негромко начали петь.
Никто не заметил, когда исчез Латуниц, а за ним и Нелли Ивановна. Они поднялись будто по молчаливому сговору и один за другим удалились в глубину сада.
Он стоял в стороне, держась за ветку яблони.
— Можно мне папиросу? — сказала Нелли Ивановна, приблизившись.
Латуниц вспомнил. Она всегда курила, когда сильно волновалась. Он протянул коробку и высек огонек из зажигалки.
Нелли Ивановна затянулась и благодарно кивнула головой.
— Ну, вот мы и встретились, — просто сказала она. — Никогда я не думала, что это может так произойти.
Латуниц молчал.
— Теперь смешно оправдываться и держать ответ за то, что совершила в двадцать с небольшим лет, — продолжала она.
— Вы не могли тогда поступить иначе, — сказал Латуниц.
— Может быть. Но легкое счастье мстит. Теперь я расплачиваюсь одиночеством. Мой муж…
И Нелли Ивановна, не утаивая ничего, рассказала о пережитом.
— Подлец, — произнес Латуниц, и нижняя губа его дернулась.
— Но хватит обо мне, — запротестовала Нелли Ивановна. — Я хочу сказать о Нине. Ведь она на фронте. Если бы мне увидеть ее!
— Будет время, я найду ее, — сказал Латуниц. — Если не смогу, это должны сделать вы. А если не придется нам с ней увидеться — пусть знает, я считаю, что она была права.
— Хорошо, — кивнула Нелли Ивановна. — Я передам ей.
— Если я сумею, я найду ее, — повторил полковник. — Ну вот и все. А за спектакль и за игру спасибо.
Прежде не понимал.
— Будем добрыми друзьями, — сказала Нелли Ивановна.
Полковник молча кивнул.
— Пора, — сказал он. — Нас, вероятно, заждались.
— Идем, — Нелли Ивановна наклонила голову.
Они двинулись на шум голосов.
Приближался рассвет, когда Ребриков вернулся домой доложить комдиву, что все гости размещены и, по-видимому, уже спят.
Латуница он застал одетым. Расстегнув верхние пуговицы кителя, полковник сидел возле раскрытого окна и, по привычке поглаживая рукой бритый подбородок, о чем-то напряженно думал.
— Порядок, молодец, — кивнул он адъютанту.
Но Ребриков видел, что его доклад мало интересовал комдива. Он думал о чем-то совсем ином. Так оно, впрочем, и оказалось.
— Садись-ка, покурим, — предложил комдив, указав глазами на стул рядом. — Значит, хорошо все прошло, так?
— Отлично получилось, товарищ полковник.
— Понравилась тебе артистка, та, которая главную роль играла? — спросил он.
— Стронская, Нелли Ивановна?
— Знаешь?
— Я ее в Ленинграде видел. Хорошая артистка.
— Красивая?
— Конечно.
— Ишь, разбираешься. — Комдив задумчиво улыбнулся. — А знаешь ли ты, что она была моей женой?
— Нет.
— Нет? Вот то-то.
Ребриков молчал. Он сопоставлял сейчас то, что раньше знал от полковника. Его дочь — девушка из Ленинграда… Дочь Нелли Ивановны. Так это же была Нина… Конечно же! Так вот чьи глаза были так похожи на глаза полковника! Как же он раньше об этом не мог догадаться?! Значит, он вот уже год находился бок о бок с ее отцом и не знал ничего…
— Как же так? — всего только и вырвалось у Ребрикова.
— Да так, бывает, Владимир. Разошлись мы в разные стороны. Шестнадцать лет не встречались, и вот где угораздило… В книгах пишут — судьба. Так, что ли?
И Ребрикова вдруг охватило горячее желание сказать полковнику, что у него тоже странная судьба, что он знал Нелли Ивановну и ее мужа Долинина, что они даже бывали у них дома в Ленинграде, а с его дочкой Ниной у него такая долгая, такая глупая история… Он взглянул на комдива. Тот сидел задумчивый, сосредоточенный и, видно, вспоминал что-то далекое, дорогое только ему, чуть улыбаясь, глядя на гаснущие в небе бледные звезды. И Ребриков понял, что не время сейчас лезть со своими историями. Как-нибудь в другой раз.