Мы еще встретимся
Шрифт:
Там, за горами, опять начинались нескончаемые просторы степей.
1942—1945 гг.
РИТИНО СЧАСТЬЕ
Маленькая повесть
1
К четырем
Вчерашние десятиклассники, с этой минуты навсегда уже только гости в школе, покинули ее привычные, вдоль и поперек избеганные коридоры и теперь, сцепившись руками, шеренгой шли среди Невского, такого тихого в этот ранний утренний час, что, казалось, город вымер.
Запоздалые прохожие — и им когда-то было семнадцать, — завистливым взглядом провожая молодежь, задерживались на тротуарах. Скучающие милиционеры одобрительно наблюдали полное нарушение всяких правил движения. Спешившее невесть куда ночное такси резко сбавляло скорость и осторожно объезжало гулявших. При этом опускалось стекло в машине, и бледный утренний пассажир в сдвинутой на затылок шляпе приветствовал рукой поющих девушек. И те дарили ему снисходительные улыбки.
Рита Садикова шла среди подруг в самом центре проспекта. С сизым блеском зеркалился под ее ногами накатанный асфальт. Пожалуй, Рита была заметней всех. Другие девушки, хоть и надели сегодня бальные платья, в большинстве своем выглядели еще девчонками. Иное дело Рита: с золотистым венчиком волос вокруг головы, который она соорудила себе еще в прошлом году, расставшись с прекрасными косами, в ловко обхватившем ее стройную фигуру платье из белого шифона, в легких резных туфлях и таких тонких чулках, что гладкая кожа ног казалась ничем не покрытой, она шла что-то напевая, и так мечтательно смотрела в даль опустевшей улицы, что, казалось, видела там только близкое и понятное ей одной.
А еще совсем недавно в школе, когда подходил день рождения кого-нибудь из подруг, Рита Садикова заранее собирала у всех деньги на подарок и затем могла неделю ходить по городу, только бы непременно отыскать такую вещь, которая больше всего на свете была приятна тому, кому она предназначалась, и очень радовалась, если ей это удавалось. Рита была веселой и общительной, ее любили. Она никогда не была отличницей, но и не очень отставала от других. Но далее в десятом классе Рита Садикова не знала, кем она хочет стать, и не мечтала, как ее сверстницы, ни о театральном институте, ни об университете. Она, конечно, собиралась учиться дальше, но где?.. Этого не знал никто из ее подруг, да и сама Рита.
Иногда она, правда, задумывалась над тем, что необходимо делать что-то нужное, важное для других. Десять лет она слушала об этом в школе. Слушала так много и часто, что попросту заучила, как необходимый, но скучный урок. Но чем она, Рита Садикова, может всерьез принести пользу, ясно себе представить не могла.
Случалось, ее увлекала близкая подруга Лида Дрожкина. Рита соглашалась с ней: надо учиться, а потом ехать, куда пошлют, и делать то, чему ты научилась. Но задумывалась Рита над этим ненадолго. Она все больше и больше приходила к заключению, что ни хороший врач, ни инженер из нее не выйдет, а потому считала, что и занимать место, которое куда больше пригодится другому, ей ни к чему.
Рита думала о другом. Она мечтала интересно жить. Как сложится эта ее хорошая жизнь, она еще не знала. Но непременно собиралась ее добиваться. Давно уже Рита пришла к решению, что одно из главных и самых трудных достижений жизни — семейное счастье. Иногда Рита в одиночестве предавалась мечтам: любящий, красивый и обязательно очень умный муж, о котором она будет заботиться и которому станет помогать во всем, а он, в благодарность, будет доставлять ей всякие удовольствия, — разве это не счастье?
Этими сокровенными мыслями Рита никогда не делилась ни с Лидой, ни с другими подругами, но про себя давно решила стать женой большого человека — знаменитого шахматиста или ученого.
Больше всего она любила читать в книжках про таких женщин — жен и близких подруг великих людей. «Может быть, я сама ничем и не замечательная, — рассуждала Рита, — но и я бы для такого создала все, и мне бы завидовали и говорили: «Смотрите, вот идет жена такого-то…» Откуда это впервые пришло, Рита уже не помнила. Кажется, она посмотрела какой-то заграничный фильм, в котором увидела свой идеал, и стала о нем мечтать.
Софья Антоновна, мать Риты Садиковой, желала для дочери только одного — счастливой жизни. Хотя Софья Антоновна порой и заводила разговоры о том, что Рита будет делать по окончании школы и в какой институт ей пойти, но не это было главным. Софья Антоновна считала, что сама прожила свою жизнь вполне достойно женщины интересной и неглупой, и ни о чем ином для дочери не мечтала.
— Рита должна жить хорошо. У нее должно быть все.
Так говорила Софья Антоновна, и Валерий Романович, отец Риты, главный бухгалтер стройконторы, делал все, чтобы Рите жилось хорошо, — впрочем, так же, как делал всё всегда, чтобы хорошо жилось Софье Антоновне и чтобы у нее тоже было «всё». Он работал по совместительству на второй службе, а вечерами просиживал над огромными листами строительных смет, которые брал на дом.
Единственное, что принадлежало в их доме Валерию Романовичу, был его письменный стол со счетами, стареньким арифмометром и толстыми, как Библия, томами различных справочников. Со стола Софья Антоновна только стирала пыль, поправляя книги, чтобы они лежали аккуратной стопкой. Во всем остальном в их жизни властвовала она, а Валерий Романович имел такой вид, будто поселился тут временно, да и то из хорошего отношения к нему хозяйки квартиры.
Софья Антоновна до пятого класса сама отводила дочь в школу. Теперь, когда Рита стала взрослой девушкой, мать всякий раз по утрам приподнимала занавеску на окне, просто так, полюбоваться, как переходит улицу ее создание — единственная дочь, и восхищалась ею.
А Рита и в самом деле была хороша. В зеленой пуховой шапочке, оттеняющей цвет ее темных глаз, с туго набитым маленьким портфелем в руках, она шагала, легко ступая стройными ногами в сапожках на низком каблуке, и, кутая в шарф свой белый подбородок, казалось, не видела ничего вокруг.
Софья Антоновна с удовольствием отмечала, как вскидывали взгляд на Риту спешившие на службу мужчины.
«Какая она действительно интересная, наша Рита», — думала Софья Антоновна и, вздохнув, говорила вслух: