Мы играли вам на свирели... или Апокриф его сиятельства
Шрифт:
Здесь уместно отметить два обстоятельства: во-первых, заведение Карабаса по сути балаган, большая палатка, но Толстой отчего-то упорно именует его театром, заставляя вспомнить расхожее выражение «театр – храм муз»; во-вторых, старинное значение упомянутого в цитате слова «вертеп» (пещера) давно позабыто, но «красному графу» наверняка доводилось видеть в юные годы совсем иные вертепы – ярмарочные кукольные театры.
Первоначально куклы разыгрывали в вертепах представления исключительно на библейские сюжеты, чаще всего евангельские (лишь впоследствии, да и то
…Разобравшись с торговцами, Иисус там же, в храме, занялся исцелениями. На страницах евангельских историй он исцеляет неоднократно: и бесноватых, и расслабленных, и сухоруких, и парализованных, и прокаженных, и больных водянкой…
«И прошел о нем слух по всей Сирии; и приводили к нему всех немощных, одержимых различными болезнями и припадками, и бесноватых, и лунатиков, и расслабленных, и он исцелял их». (Матфей, 4:24)
Но (внимание!) кого же он исцелил именно здесь, в храме, превращенном в вертеп?
«И приступили к нему в храме слепые и хромые, и он исцелил их». (Матфей, 21:14)
Запомним, это важно: на сей раз нет ни расслабленных, ни паралитиков… Слепые и хромые.
Буратино же никого в храме муз исцелить не успел по уважительным причинам. Карабаса привела в бешенство неожиданная помеха спектаклю, равно как книжников и первосвященников возмутило сорванное богослужение, – но в отличие от последних директор театра смог «наложить руку» на возмутителя спокойствия.
Кого же встречает Буратино, едва покинув театр на следующее утро?
Слепого кота.
Хромую лису.
Увечья мнимые, кот и лиса – гнусные обманщики, но ведь притворяются они не паралитиками, не припадочными и даже не лунатиками…
Исцеление следует немедленно, в самом фарсовом исполнении. Кот тут же прозревает: «Увидев деньги (…) кот вдруг широко раскрыл слепые глаза, и они сверкнули у него, как два фонаря». Лиса обладала большей выдержкой и костыли не отбросила, – однако, навязавшись Буратино в попутчики, враз позабыла про свой недуг: бодро, не жалуясь на хромоту, отшагала целый день до самого вечера.
До харчевни «Трех пескарей».
Глава 5. О хлебах и рыбах
Вот рыбы и появились в повествовании, пусть пока лишь на вывеске харчевни. И хлебА не задержались:
– Не мешало бы нам перекусить хоть сухой корочкой, – сказала лиса.
– Хоть коркой хлеба угостили бы, – повторил кот.
Рыбы, хлеб и голодные… Такое сочетание мгновенно вызывают ассоциацию с известной евангельской историей, настолько известной, что даже цитаты приводить не хочется…
Кстати, а что мы видим у Коллоди? В первоисточнике ведь Пиноккио тоже путешествует в обществе кота и лисы, тоже попадает в харчевню…
А у Коллоди мы видим совсем другую вывеску над заведением: «Красный рак». И никаких аллюзий не возникает.
Отметим еще раз: даже напрямую заимствуя эпизоды из итальянской сказки, Толстой наполняет их новым смыслом – за счет мелочей, нюансов… За счет смены вывески на харчевне, к примеру. А чтобы не возникали сомнения, можно ли нарисованных на вывеске трех рыбок сравнивать с двумя вполне реальными, накормившими пятитысячную толпу, оценим заказ, сделанный котом Базилио:
– Шесть штук самых жирных карасей, – приказал кот, – и мелкой рыбы сырой на закуску.
Толстой не просто пародирует евангельский сюжет – инвертирует его, выворачивает наизнанку (и впоследствии, как мы увидим, еще проделает это неоднократно).
У евангелистов: две рыбы и пять хлебов накормили множество голодных.
У Толстого: двое прохиндеев умудрились умять множество еды: и жареного барана, и гуся, и пару голубей на вертеле…
«Короче говоря, они взяли всё, что было на очаге: для Буратино осталась одна корочка хлеба. Лиса Алиса и кот Базилио съели всё вместе с костями. Животы у них раздулись, морды залоснились».
А пока наевшиеся до упаду жулики отсыпаются, попробуем разобраться с этими двумя персонажами: они не так просты, как представляется с первого взгляда.
Даже если рассматривать самый первый, на поверхности лежащий слой «Золотого ключика» – то есть незамысловатую детскую сказку – поведение кота и лисы вызывает по меньшей мере недоумение.
Судите сами: они мошенники, мнимые больные, выманивающие деньги обманом. Проверенный модус операнди применяют и к Буратино: обмануть, обхитрить, поманить призраком ложной выгоды и прикарманить денежки.
И все срабатывает, не дает осечки: глупый деревянный человечек доверчиво идет к Полю Чудес, выращивать золотое деревце…
Но внезапно с котом и лисой происходит совершенно непонятная метаморфоза.
Они бросают Буратино в харчевне.
Зачем? Он верит им, и считает друзьями, и покорно шагает, куда ведут…
Они переодеваются разбойниками и вооружаются.
Зачем?? Ведь их оружие – лесть и ложь – и без того сработало. К чему нож с пистолетом?
Наконец, они крайне агрессивно нападают на Буратино.
Зачем???
Отчего персонажи настолько выпали из образов? Что вдруг стряслось с Алисой и Базилио? Несварение желудков от съеденного с костями барашка?
В первом смысловом слое повести-сказки ответ не найти. Но если вернуться к нашему шутовскому апокрифу, то он достаточно очевиден.
В Евангелиях множество действующих лиц – появляются, исчезают, носят разные имена… В апокрифе, имеющем вид детской сказки, такой подход невозможен: дети не способны удержать в голове столько персонажей… И поневоле некоторым героям и антигероям «Золотого ключика» приходится менять маски, исполняя поочередно несколько ролей.