Мы из ЧК
Шрифт:
Цзина била мелкая дрожь. Руки тряслись. Кузнецов налил в стакан воды, подал арестованному.
Цзин попросил закурить и после нескольких затяжек заявил:
— Это конец! Пишите. Я расскажу вам всю правду.
— Давно бы так, — заметил Кузнецов.
И Цзин заговорил. Он рассказывал, как учился в японской школе, потому что отец его был богат и японские власти благосклонно относились к нему. Вспомнил, как на специальных курсах тренировал память. В местной японской тюрьме ему с сокурсниками показывали орудия пыток, учили уходить от преследователей.
Рассказывая об алмаатинском периоде своей жизни, Цзин вынужден был признать, что он остался врагом Советского Союза и сознательно искал обусловленной еще в 1942 году встречи, чтобы продолжать шпионскую деятельность. Припомнил он, как заводил антисоветские разговоры с Цзян Чан-чином, Комаровым, Ван И-саном, пытаясь склонить их на свою сторону…
Догорела вечерняя заря, когда Цзин Чжан-чжу закончил рассказ и бессильно склонил голову, ожидая вопросов. По Кузнецов молчал.
Цзин обеспокоенно вскинул глаза и почти простонал:
— Я устал… Может, пропустил что, так завтра доскажу…
Отправив арестованного, Иван Григорьевич откинулся на спинку стула. Предстояло выяснить отдельные незначительные детали. Но поединок был уже выигран.