«Мы не дрогнем в бою». Отстоять Москву!

Киселёв Валерий Павлович

На исходе этих пяти суток лейтенант Степанцев, которому было поручено кормить отряд, вышел со своей группой на окраину лесной деревушки. Было тихо, не слышно было и собак – верный признак того, что немцы здесь проходили и, возможно, стоят и сейчас.

Пройдя к крайней избе, Степанцев увидел женщину, она копошилась в огороде.

– Тетя, тетя, – тихо позвал ее Степанцев.

Женщина, увидев его, от неожиданности охнула и села на ботву.

– Немцев у нас полная деревня, уходите, – и замахала руками, оглядываясь по сторонам.

Близко послышалась

немецкая речь, и Степанцев, не оглядываясь, побежал к своей группе, залегшей в кустарнике. Вслед ему ударила автоматная очередь, потом еще и еще.

– Немцы в деревне – сказал он Шапошникову, с трудом дойдя до стоянки отряда.

– Может быть, возьмем ее с боем? – предложил Наумов.

– Какой там бой… – рассердился Шапошников. – Люди еле бредут. Я сапоги снимать боюсь – так ноги опухли.

– Иоффе поймал гуся, а нести сил не было, – рассказал Степанцев, – Так и бросил. Это скажи ему до войны, что не хватит сил поднять гусака…

– Пока как следует не поедим, в бой ввязываться не будем, – сказал Шапошников медленно, но твердо. – Попробуйте сходить в деревню, что за полем. Пизов там проходил мимо, немцев еще не было.

С трудом добрела группа Степанцева до этой деревушки. Немцев там, на их счастье, не оказалось. Удалось найти даже председателя колхоза.

– Нам бы поесть… – вежливо сказал Степанцев председателю.

– Конечно, конечно, товарищи. Заходите в дом, жена накормит, – предложил председатель, пожилой лысый мужчина в стареньком пальто.

– Да ведь нас не пятеро, в лесу еще сто человек.

– Тогда мы вам щей наварим, с мясом!

Капитан Шапошников, увидев, как к стоянке отряда подъехала лошадь, а на телеге стоят две бочки и от них вкусно пахнет щами, почувствовал, как закружилась голова.

– Товарищ капитан, я обед привез! – услышал он голос Степанцева. – В деревне немцев нет, жители приглашают к себе. Можно и переночевать.

Бойцов, съевших по котелку наваристых щей и опьяневших от сытости, с трудом удалось поднять.

Колонну мокрых от дождя, пошатывавшихся от утомления красноармейцев еще на окраине деревни встретила толпа женщин.

– Родимые, да какие же вы все… – заплакала одна из них, утирая глаза кончиком платка.

Женщины обступили бойцов, ребятишки совали ломти хлеба, картофелины.

– Куда ж вы пойдете, такие слабые, не дойдете, – запричитала одна из женщин, подойдя к Шапошникову. – Оставайтесь, вон у нас невест сколько. И немец, говорят, уже Москву взял.

– Замолчи, дура, – оборвал ее председатель.

– Дяденька военный, – подошел к Шапошникову мальчишка лет десяти, – а вы у нас правда насовсем останетесь? А ведь правда, что наши все равно победят?

– Победим обязательно, – ответил Шапошников. – Нельзя не победить.

У него от этих детских вопросов и таких доверчивых синих глаз навернулись слезы.

– Как же вы вот так все идете и идете? Давно? – спросил его председатель.

– От Десны, третью неделю.

– А ночуете где?

– На земле, где же еще, – просто ответил Шапошников.

– Да-а, – участливо протянул председатель. – И погода как нарочно, вот-вот морозы ударят.

– Скажите, а в соседних деревнях есть немцы? – спросил Шапошников.

– Про все не знаю. Они только проезжали, а на постое нигде нет. На большаке их много, каждый день прут и прут, конца не видать. На Москву, – вздохнул председатель. – Стало быть, не взяли еще столицу нашу. Ночевать будете или дальше пойдете?

– Если не прогоните, то заночуем, – ответил Шапошников.

Военфельдшер Иван Богатых, потерявший своего друга Романа Хмельнова в первые дни окружения, несколько дней сильно переживал, тосковал и начал свыкаться с мыслью, что никогда им больше не встретиться, как на одном из привалов к его костру подошел, словно с неба свалился, сам Роман Хмельнов!

Оба, несмотря на страшную, отупляющую усталость, обрадовались друг другу, как родные после долгой разлуки.

– Как ты нашел нас, Рома? – удивился Богатых. – Ты же в Трубчевск уезжал!

– Это, конечно, просто чудо, что я вас встретил, такое только в кино и в книжках бывает, – начал свой рассказ Роман Хмельнов. – Поехал я тогда в Трубчевск, раненого лейтенанта отвозить, а мне каждый встречный говорит, что там немцы. Я не верю, доехал, сдал раненого в медсанбат и обратно. А вы уже ушли… Где полк искать, куда идти – не знаю. Кругом лес и ни души, где мы стояли. Сначала примкнул к какой-то части в Салтановке, но после боя с немецкими кавалеристами все разбежались, дальше шли мелкими группами. Потом опять примкнул к какой-то большой группе, но они нас что-то недружелюбно встретили. Утром проснулся – нас всего трое, остальные ушли, не сказав ни слова. С ними вот и набрел на тебя. Вижу – огонек, надо, думаю, погреться, а тут ты сидишь. Я глазам своим не верю, думаю – от голода мне кажется.

– Да ты ведь есть хочешь! Давай я тебе щей налью настоящих! Ложку не потерял?

– С собой. Хотя дней десять уж, как за голенищем сидит, нечего было хлебать.

– А сапоги у тебя каши просят, – Богатых посмотрел Хмельнову на ноги.

От его сапог остались одни верха, ступни были перевязаны тряпками и веревками.

– Не обморозился? И пальцы наружу!

– Утром не чувствую, а потом расходишься и ничего.

– Я тебе лапти дам, у меня есть запасные, выпросил у одного деда.

– Щи замечательные, корыто бы съел. А запах… – очищал котелок Роман.

– Это из предпоследней нашей лошади. Адъютант Князева целый час плакал, просил не убивать, так было жалко. Красавица, вся белая, как у Чапаева. А ее в кусты и в ухо из нагана… Последняя лошадь утонула сегодня в болоте, не суждено ей было быть съеденной.

– Я гляжу – ты даже побрит, – удивился Хмельнов.

– А как же. Стараемся не распускаться, комиссар не дает. Даже строевые записки начальнику штаба каждый день подаем. Вчера одного бойца чуть не расстреляли: украл в деревне кусок сала. Помиловали только после коллективного плача женщин.