Мы неразделимы
Шрифт:
Меж тем Нимарь, пусть так и не снявшая зачем-то своей черной куртки, пусть даже принадлежащая сутулому журавлю-Рюку, показалась Гайсу непереносимо желанной!
Он почувствовал, как сноровистый теплый спрут завозился внизу его живота, разогревая своими валкими ерзаньями основание чресл. И, Хуммер дери, скрутить голову этому головоногому не представлялось возможным. Хоть начинай считать возки для успокоения, как будто перед сном. «Первый возок – с соломой… Второй возок – с дровами… Третий…»
В аккурат на шестом возке, с
Из его распахнутой бархатистой пасти выдвинулась полочка, с мелкоскопическими инструментами – они вытягивали к хозяину свои проволочной тонкости хоботки, как только что улитки к Гайсу – свои рога.
Нимарь встала возле механика, спиной к окну (и Гайсу), низко наклонила голову.
Рюк принялся высвобождать застежки на ее черном одеянии. Две, еще две, заминка, еще две…
От мыслей о том, что сейчас из-под черного покрова покажутся груди госпожи Нимари, абрикосовым абрисом которых он любовался уже не первый месяц, Гайсу стало жарко. Он отер со лба пот.
Однако, Нимарь не сняла полностью своего шерстяного одеяния, даже груди не обнажила. Она лишь стянула рукав и высвободила левую руку по самое плечо.
Руку? Как бы не так, милостивые гиазиры.
Случается, ретивая тетива раскалывает стрелу, вместо того, чтобы послать ее в цель. Такой стрелой и почувствовал себя Гайс.
Потому что не было руки у госпожи Нимари. Точнее, эта рука была ненастоящей – механическая кузина музыкальных шкатулок, внучатая племянница тех самых машин, которые пестовал Нерг.
Рука госпожи Нимари, являясь стальной копией нормальной человеческой руки, с шарнирами суставов, переплетениями сосудов и раздвоенными прямизнами костей, была, однако, живой, если позволено будет сказать так о том, что наверняка не является мертвым!
Оголившись, Нимарь окинула свое живое железо безразличным взглядом, пошевелила блестящими пальцами и что-то сказала Рюку.
Тот пригляделся, клюнул внимательным взглядом ее локоть, попробовал сочленение механической руки с плечом (плечо у Нимари было настоящим и довольно-таки мускулистым), затем перешел к запястью, а от запястья – к своему ящику.
Пока Гайс, раскрыв от удивления рот, следил за всем этим, Рюк возился с инструментами.
Наконец, близоруко сощурившись, Рюк вонзил в стальное запястье Нимари отвертку. Филигранны были вращающие движения его пальцев. Быстры и точны. Почти так же точны, как движения Нимари, накладывающей на тетиву очередную стрелу – правда, в отличие от Рюка, Нимарь даже глаз никогда не опускала, чтобы следить за своими действиями.
«Но как? Как она умудряется управляться с луком механической рукой? – спрашивал себя Гайс. – Как же это я ни о чем не догадывался? Как это возможно?»
Эти вопросы он задал себе еще раз пятьдесят.
Рюк капал из масленки в холодные сплетенья металла
«Что только придумал, гад! – приговаривал Гайс, дрожащими руками наливая себе вина. – Нимарь и Рюк! А я поверил! Поверил, вонючий я крысак, грязный я пидор!»
В ту ночь Гайс поклялся себе, что раздобудет цветы для Нимари во что бы то ни стало.
Еще он решил, что не скажет никому о своем открытии. Даже Нергу. Нет, не так: «особенно Нергу».
В тот день Гайс писем не писал.
Возвратившись, он сразу принялся за дело. Бережно выложил на пол содержимое сумки бедолаги-художника (Ги рассталась с ней без сожаления и даже безвозмездно).
Рассмотрел трофеи.
Связанные пучком кисти (пара, конечно, лысых), неразлучные трудоголики пестик и ступка, деревянные плошки для разведения красок. Палитра. Краски в жестянках и склянках. Рог со свинцовым суриком, дающим немеркнущий оранжево-красный (Гайсу вспомнилось, как его отец, кряхтя, прокаливал в печи свинцовые белила, чтобы его добыть), вот фляжечка с фолием (его делают из лишайника, смешивая кашицу с козьей мочой), а здесь у нас зеленое семейство – пузырек с хризоколлой, соковой зеленью (она – из ягод черной бузины), банка с празинью, зовущейся также «зеленым мелом», жизнерадостная ярь-медянка. А тут залегло на боковую красное воинство – великолепная киноварь и темно-красная синопия. Оба пузырька накрепко запечатаны воском. Нашлись даже редкий золотисто-желтый арсеникон (отец Гайса называл его «мышьяк-да-сера»), и дорогущая, в шкатулочке величиной с жёлудь, лазурь.
Гайс не верил своим глазам. Добыча значительно превосходила ожидания.
Если бы Ги не была такой дурой («Впрочем это все равно, что сказать „если бы вода не была такой мокрой“, – возразил себе Гайс), она могла бы получить за эту роскошь хорошие деньги. А впрочем, кому, кроме него, все это богатство в Аз-Зуме нужно? Ну не Рюку же? Но тогда выходит, что судьба сделала все от нее зависящее, чтобы задумка Гайса удалась (например, привела в лагерь художника и скоренько увела его в иные пределы)! Значит, хороша задумка?
Итак, Гайс решил подарить Нимари бумажные цветы. Ведь это несложно! Безусым юношей выделывал он вещицы и позатейливей.
Бумага для лепестков имеется, стебли получатся из лучинок и прутьев, нужно только обклеить их зеленой тканью, краски – о, они великолепны! Да можно сотворить целый букет, где жаркий оранжевый соперничает с кроваво-красным, а листья юны и сочны, как первый летний месяц!
Конечно, в искусственных цветах есть что-то мавзолейное. Зато они никогда не увянут – как и его восхищение Нимарью.