Мы никогда не умрем

Баюн София

И изменились в один миг.

Риша молчала. В ее глазах не было раздражения или любопытства, она просто держала его за руку и ждала, что он скажет.

У нее голубые глаза, самые голубые из всех, что он видел.

— Что с ним случилось, Вик?

— Он… всегда… был со мной… И сейчас… я слышу его голос…

Он говорил и чувствовал, как ненавидит себя за эти двусмысленности, которыми он пытается оттянуть момент, когда ему придется говорить правду. Момент, еще пару минут назад казавшийся ему желанным.

Мартин

сидел в проеме и молчал, бессильно опустив голову на скрещенные руки. Куда-то делся страх разоблачения, наступивший призрак вины и раздражение. Все слова Вика горчили, как полынь. Он сам хотел оставаться в тени. И все же… его существования Вик стыдится. Поэтому и не может признаться. Он не знал об этом, пока не попытался. И не почувствовал, что его тайна и в самом деле может быть раскрыта.

Никогда еще до этого Мартин так отчетливо не ощущал себя ошибкой. Болезнью. Изъяном сознания.

— Он… умер, да? — тихо спросила Риша, касаясь кончиками пальцев его лица.

— Нет, он, он… Никогда меня не покинет.

«Мартин, я не могу».

«И не нужно».

«Я должен. Так нельзя».

«Не нужно».

— Риш, обещай, что дослушаешь до конца.

— Я… конечно.

— Он сказал мне, что в темноте живут светлячки, — сказал он, и почувствовал, как история, которая оказывается давно уже подобрала себе слова, в которых она хотела явиться на свет, оживает и распрямляется.

Риша слушала его внимательно и молча. Она не отстранилась, на ее лице не промелькнуло и тени недоверия. Она смотрела на него и каждое слово обретало собственную жизнь.

Когда он замолчал, в зале повисло тягучее молчание. Только метель выла за окном и билась в стекла. Риша не отводила от него глаз, и Вик не мог прочитать в этих глазах ни одной эмоции.

— Ты дашь нам поговорить? — наконец спросила она.

«Мартин, ты…»

«А у меня теперь есть выбор?»

— Здравствуй, — тихо сказал Мартин, не отводя от нее взгляда.

— У тебя и правда изменились глаза. И голос…

— Он тебе не врал. К счастью, или к сожалению, я и правда здесь.

— Кто ты?

— Если бы я сам знал. Меня зовут Мартин, это имя мне дал Вик, и другого у меня нет. Я знаю, как выгляжу, какие у меня убеждения и чего я хотел бы, сложись все иначе.

— То есть ты человек?

— А ты веришь, что говоришь с кем-то другим? — устало спросил Мартин, садясь на краю сцены так же, как сидел до этого в проеме.

— Конечно, — слегка удивленно ответила Риша. — Если ты… если он говорит, что ты — Мартин, значит так оно и есть. Вик никогда не врет.

— Ты сама знаешь, что это не так, — слабо улыбнулся ей Мартин.

— Почему вы раньше ничего не сказали?

— Ты понимаешь, как это выглядит?

— Что? Мне казалось, это нормально…

когда я была маленькая, я видела девочку, ее звали Верой. Так вообще-то звали мою куклу, но потом кукла потерялась, а Вера осталась… Она была похожа на меня, только взрослая. У нее было такое черное пальто, я помню. И она со мной говорила. А еще она рисовала в моих тетрадях, тоже рисовала корабли, какие-то пейзажи и птиц. Утром листы всегда были чистыми. Я перестала ее видеть, когда родители разрешили оставить Власа. Я спрашивала потом у Ниса, он самый спокойный… он сказал, что тоже слышал голоса…

— Нет, Риш, ты не понимаешь. Я не воображаемый друг, я не игра детского воображения. Я нечто… иное.

— Я понимаю. Слушай, Мартин, а раньше мы с тобой говорили?

— Да, — признался он. — Я рассказывал тебе сказки.

— Ты здорово рассказываешь, — улыбнулась она.

— Риша, ты понимаешь, что Вик только что сказал тебе, что он безумен и у него в голове есть еще один человек? — Мартин не мог понять причин спокойствия девушки, и оно пугало его больше, чем напугало бы отторжение.

— Да, ну так что же? Слушай, если ему хочется — пусть будет Мартин. Если он тебя любит — что же, прекрасно. Совершенно неважно, один у него разум, или десять, две у него руки или одна, прямой у него нос, или сломан в пяти местах — уже ничего не заставит меня от него отказаться. Может, это шутка. И он смеется надо мной. А может, он правда сумасшедший. Да и наплевать на это, Мартин, — в ее голосе звенела какая-то странная веселость. — Ты говоришь со мной — и это главное. Значит, ты сам знаешь, как надо. Давай сделаем вид, что тебя нет. Ты же сам понимаешь, что это ненормально. Не говори со мной, не показывайся мне на глаза — и мне незачем будет помнить о том, что Вик… болен. А со временем он и сам забудет, ну, я ведь хорошо придумала, не-так-ли?

«Мартин, я…»

Он молчал. Риша смотрела на него все теми же пустыми глазами небесного цвета, и слова, которые она произносила, ядовитые, болезненные, бились о стекло в такт с метелью.

Риша.

Девочка, которую он берег, как и Вика. Он утешал ее, защищал, как умел. Он любил ее, как свою младшую сестру.

«Мартин, я не… я не хотел, я…»

Он молча прикрыл глаза рукой, возвращая Вику его жизнь. Жизнь, в которой ему, Мартину, почти не осталось места.

— Риша, за что ты так? — ошеломленно прошептал он, спускаясь со сцены.

Риша осталась стоять, и глаза у нее были такими же пустыми. В них все еще не теплилось ни одной эмоции.

— Разве нужно по-другому? — слегка удивленно спросила она. — Вик, я люблю тебя, слышишь? Тебя. Тебе не нужны твои воображаемые друзья, чтобы быть лучше, ты больше не будешь одиноким. У тебя есть я, настоящая. А голоса… Они сделали, что должны были. Не волнуйся. Я уверена, в городе мы со временем найдем способ тебя вылечить.