Мы – плотники незримого собора (сборник)
Шрифт:
Стояло прекрасное весеннее утро. Небо было отполировано до блеска, и корабли землян порхали по небу и сверкали, как блестки во сне.
Люди прогуливались, беседовали и наслаждались теплом жизни. Раздавались смех и пение.
И тут горы заходили ходуном, и небо стиснулось в синий кулак.
И вдруг реки неистово выплеснулись из своих берегов. Земля содрогнулась и рассыпалась в крошево. Солнце вспыхнуло обжигающе и яростно.
Люди и их города оказались в самом ядре всего происходящего.
Мы их изничтожили. Раздавили, прихлопнули. Всех. До единого.
Никто не спасся.
Природа восторжествовала. Все было так тщательно продумано и исполнено.
Мы их убили.
И снова на Ксотоне воцарилась тишина. Под желтым солнцем, на ветрах со всех морей и далеких гор стало тихо, как зимой, когда холмы укутывает снег, а воды ручья сковывает лед. Ах, что за безмолвие! О, Боже праведный, какое молчание!
Вы, читающие эти строки в каких-нибудь далеких галактических сферах, оглянитесь вокруг. Задумайтесь о солнце и небе, о почве у вас под мясистыми стопами.
Призадумайтесь основательно и надолго.
Может, реки потекли слишком стремительно по весне? Может, летом солнце чересчур печет? Может, ветры по осени стали чрезмерно резки? Может, зимой сугробы глубоки не в меру?
Как знать… Может, вы живете на таком же Ксотоне?
1942
Ешь, пей, гляди в оба!
Поверьте мне, док, поверьте! Ей-богу! Я же не прохвост какой-нибудь! И уберите, наконец, подальше вашу смирительную рубашку! Послушайте, у меня проблемы. Мне худо. Я вам все расскажу!
Значит, так! На Венере я служу дипломатом, отдуваюсь за всю Солнечную систему. Венерианцы прислали мне приглашение: «Банкет состоится с 22 августа по 3 сентября включительно». Как я мог им отказать, если я среди всех мелких сошек самая крупная? Я попытался свалить это дело на кого-нибудь другого, но желающих не нашлось. Знаете, как обстоит дело? Венерианский банкет длится от недели до десяти дней. Иногда дольше. Восемь приемов пищи в день, по двенадцать перемен блюд на каждый прием пищи. Венерианский метаболизм – все равно что геенна огненная – сжигает всё подчистую. Короче, того, что они собирались вывалить мне на тарелку, хватило бы, чтобы накормить целое стадо слонов на Земле. Землянину такое не по зубам – скопытится после второго блюда.
Что мне оставалось? Отказаться? Ни за какие коврижки! Дипломатия, знаете ли, мой дорогой Киннисон! Пойдешь на попятную, нанесешь им несмываемое оскорбление, и тогда разразится война между Землей и Венерой, после которой коровы вместо молока станут доиться самогоном. Как тут отказаться! До меня в прошлые годы у них побывали Морган, Гердон и Меррилл. Эти сабантуи – настоящее бедствие. Полно еды и начальства, снуют туда-сюда. Все до единого дипломаты за двадцать лет окочурились, чем доставили венерианцам неописуемое удовольствие.
И вот мне суждено было отправиться на собственные похороны.
Но за шесть недель до банкета я случайно встретил профессора Клопта. Помните такого? Все науки знает. Любимое занятие – копаться в напластованиях грязи. Наверное, поэтому его прозвали «грязевым» ученым. Пардон.
Профессор Клопт предложил мне одно изобретение. Он знаток теории сжатия Фитцджеральда и специально для меня изготовил пояс с переключателем, который я ношу на животе, там, где желудок. Называется «пояс сжатия».
Я иду на банкет. Меня приветствуют десять тысяч венерианцев с раздутыми телесами и головами с булавочную головку. Я сажусь во главе стола длиной в десять кварталов. Первое блюдо – кит на тосте. Второе и третье – ребро мастодонта, зажаренное на огне, маринованный бок динозавра и дюжина яиц величиной с футбольный мяч. Еду свозили фурами, сгружали и отправлялись за новой порцией. Такого табльдота я в жизни не видывал.
Я проглотил всё. До последней крошки. Четырнадцать дней кряду набивал брюхо фруабуандерами, фикусами, антимакассарами и выпивкой. Венерианцы ликовали. Я имел у них грандиозный успех. В результате Венера подписала мирный договор и в знак восхищения мною отменила банкеты на двадцать лет вперед.
Как это мне удалось? Клопт смастерил мне бандаж для живота с регулятором. Щелчок, и мой желудок очутился во втором, в третьем, потом в четвертом измерении. В свободном плавании. Только не весь желудок, а лишь его внутренний вакуум.
Так вот, в четвертом измерении все движется гораздо быстрее, чем у нас. Как в космосе. И мой желудок помчался по нему, как наше солнце – сквозь пустоту. С той же скоростью, а может, и быстрее. Ладно. Я здесь. Мой желудок – там. Мы с ним и здесь, и там одновременно. Только на желудок действуют те же силы, что и на любой объект, летящий в космосе. И согласно теории Фитцджеральда, благодаря своей скорости он неимоверно сжимается. Но сжимается не внутренняя оболочка желудка, а его внутреннее пространство. Оно сильно сокращается в размерах. И вся дрянь, которую я в себя напихал, страшно спрессовалась. Поэтому от такого двухнедельного заталкивания снеди наполнение моего желудка не причинило мне дискомфорта. Спасибо Фитцджеральду. Пища сжалась. Я уцелел. Все просто.
Вот так я надул венерианцев, док. Но я забеспокоился. Может, мне нужно принять соды? Столько всего нужно учесть. Неужели я таким и останусь на всю жизнь? Если да, то придется без передышки уплетать еду за обе щеки, чтобы сжатие не ослабевало.
Я боюсь возвращать свой желудок в настоящее время, потому что тогда – БА-БАХ! И вся пища, тонны и тонны еды опять расширятся. БУМ! И – кранты! Меня разнесет в клочья. Не так ли?
Как же мне быть?
Послушайте, док, что это вы так странно на меня уставились? Держитесь от меня подальше, не смейте ко мне прикасаться! Док! Я говорю правду! Не стаскивайте с меня одежду, док! Не снимайте с меня пояс сжатия, не трогайте переключатель! Руки прочь от пояса! Вы нас всех взорвете к чертовой бабушке! Что, не верите, док?
Нет! НЕТ!!!
1942
Звание – Спутник
Рявкающий окрик:
– Берегись, podano!
Пьетро Дионетти мгновенно отскочил в сторону, и целая стена изогнутого металла пролетела мимо его узкого лица и иссиня-черной копны волос.
– Не взыщи! – прокричал Морган из кабины крана.
Крановщик поработал рычагами, и лист металла взмыл на верхотуру, где его дожидались с десяток монтажников, чтобы приладить к зияющему проему в обшивке звездолета. Они установили его на место, отцепив от крюка, который отправился за новым листом.