Мы те, которых нет
Шрифт:
– Конкретика есть? – спросил генерал.
– Пока никакой. Но будет.
– Александр Аверьянович? – генерал посмотрел на Куратора.
– Мы работаем над каналами поступления к террористам оружия и взрывчатки. – Куратор понимал, что отмалчиваться дальше уже нельзя, нужно кинуть коллегам кость. – Мы уверены, что оружие расхищается с военных складов Подмосковья.
Он изложил схему хищений оружия со складов длительного хранения.
– Установлено несколько фактов, – сказал Куратор. – Есть фотороботы получателей.
– Негусто. У вас? – Генерал
– Нами изобличена группа ваххабитского толка. Готовили серию терактов в ответ на акт в общежитии института Нахманида. Изъято значительное количество оружия и взрывчатки. Арестовано пять человек.
– Хоть что-то.
– На примете еще одна группа. Пока присматриваемся. Технический контроль за фигурантами, наружное наблюдение, вербовка агентов. Я сторонник традиционных методов работы, – в тоне Протаса проскользнули нотки насмешки и превосходства.
– Раньше это дало бы результат, – сказал генерал. – Сегодня погоды не делает. Инициаторы террора – вот что нам нужно.
– У меня уверенность, что мы вскоре выйдем на них, – объявил Протас.
– Вот как? И кто это может быть?
– Конкретно по лицам сказать не могу. Но нити ведут к одной из влиятельных оппозиционных левых сил, широко представленной в Думе и глубоко проникшей в государственные органы.
«Вот черт, – подумал Куратор. – А ведь это он про Союз левых сил. А там боевиком был Афон».
– Глубокое проникновение в органы государственной власти, – хмыкнул Гаврилов. – Сильно.
– А что тут необычного? – резко произнес генерал. – Авторитетная политическая группировка хочет взять власть. Метастазы проникли в Думу, административные органы. Что за группировка, Николай Николаевич, пока сказать не готов. Ибо протокол.
– Именно, – кивнул Протас.
– Хотя догадаться, о какой организации идет речь, не представляет большого труда.
– Все верно, товарищ генерал. В ближайшие дни мы добьемся конкретных результатов, и я предоставлю их присутствующим.
– И на том спасибо, – генерал потер руки. – А теперь за шашлык.
– И за вино. – Гаврилов начал разливать вино по бокалам. – А дальше, господа жандармы, посмотрим, куда кривая вывезет. И что будет – государево отречение, вся власть советам и «закрывайте этажи, нынче будут грабежи». Или тяжелый американский сапог на брусчатке…
– Или черные воронки на улицах, – добавил Куратор.
*
Несколько дней меня никто не трогал. Мои соратники по борьбе исчезли. Хуже всего, если у кого-то из них после вылазки снесет крышу. Тогда может быть все, что угодно, – начиная от явок с повинной и кончая самоубийством. И от кого чего ждать – неизвестно. Может сорваться Глицерин. И Жаб. А может, они окажутся самыми крепкими. Человеческая душа – потемки.
Неожиданно позвонила Зена и объявила, что они все едут ко мне.
– Зачем? – удивился я.
– Надо.
– Приезжайте. Только в приличном виде. И не шуметь. У меня репутация тихого человека.
– Не держи нас за гопоту, мой повелитель.
Интересно, какого черта эту компанию несет именно сюда?
Они появились в два часа. Разгар рабочего дня. Но революционеры не работают. Они борются. Поэтому ждать их можно в любое время суток.
Зена по-хозяйски вошла в квартиру. За ней появился Жаб, обнял меня и похлопал по плечу. За ними плелись два вьючных животных – Глицерин и Конан, загруженные пакетами с бутылками и продуктами. И если Конан шел угрюмо, но безмолвно, то Глицерин шептал под нос что-то ругательное, типа припахали, суки такие, самим в лом, а я тут за всех…
– Афона где забыли? – спросил я.
– Афон высоко парит, нам туда не подняться, – хмыкнула Зена.
– По какому поводу пьянка?
– Узнаешь.
И вот стол накрыт, спиртное разлито.
– Чак, – Зена подняла бокал с вином. – Ты был чужак. Ты был еще недавно одним из них. Теперь ты наш. Ты доказал это в деле. Теперь есть мы и они… За нового человека, выросшего из мира пресмыкающихся.
Мы чокнулись.
Жаб вручил мне деревянный футляр. Я открыл его и с изумлением увидел на красном бархате порванные кандалы – типа сувенир.
– Это наш символ! – горделиво изрек Жаб. – Тех, кто порвал оковы. Тех, у кого свободны руки.
Меня обняли. Чисто дети. Хорошо, что на крови клясться не заставили. У всех нелегальных организаций нездоровая страсть к символам и мифотворчеству…
Я расчувствовался и поклялся в верности товарищам по борьбе. Спиртное лилось рекой. Атмосфера была приподнятая. Сборище напоминало студенческую вечеринку – беззаботную и безвредную. Черт, что же творится на свете! Лет тридцать назад эти ребята побесились бы по молодости – закончили бы институты, разъехались на работу по распределению, стали жить достойно. И их личные демоны, которые дремлют в душе каждого человека, загнулись бы от голода. А сейчас эти обычные ребята стали необычными. И теперь мира у меня с ними быть не может.
Пьянка проходила в штатном режиме. Даже Конан чуть ли не всплакнул и опустошил со мной пару стаканов со словами:
– Я думал, ты так, дрындобол… А ты пацан… Ты конкретно их уделал, чурок этих! У нас в реале все вышло!.. Ты теперь мой брат! Вот так вот!
– Ты, Конан, боец! – отвечал я. – Молодец, не сдрейфил.
– Стреляешь ты классно.
– И тебя научу.
– Научи. Тогда всем трындец…
После очередной бутылки начал зажигать Жаб. Его понесло в пропаганду. Талант! Из таких выходили отличные агитаторы, призывающие в Первую мировую войну русских солдат сдаваться германцам в плен.
Сжимая в руке бокал, он вещал:
– Современный мир эксплуатации и чистогана обречен. В нем может жить животное, которое научилось торговать. Но не человек. Чтобы изменить что-то глобально, должна быть глобальная кровь.
– Много крови? – поинтересовался я.
– Миллионы. Миллиарды жизней. Какая разница?
– Цена не пугает?
– Люди все равно гниют заживо. Так пускай они станут удобрением для райских садов будущего.
– Пускай, – хрюкнул тоже порядком насосавшийся Глицерин.