Мы в пятом классе
Шрифт:
Конечно, она не увидит Максима, уже поздно. Но не обязательно видеть. Можно постоять у его подъезда. Можно посмотреть на его окна. Можно, наконец, набрать его номер телефона и помолчать. Если повезёт и он сам снимет трубку, можно послушать его голос. Вот они, две копейки, в кармане.
Приходи на день рождения
Светлым вечером Лариса шла через проходной двор. Она обогнула газон, на котором гуляли собаки, и увидела Вовку. Вовка шёл из булочной, он нёс под мышкой длинный батон, а в руке —
— Бестолочь, — сказала Лариса и сморщила нос. — Кто же носит хлеб под мышкой? Сумки разве нет?
— Ненавижу авоськи, — ответил Вовка сурово. — Сама бестолочь.
— Володя, — вдруг говорит Лариса совсем другим, каким-то чопорным голосом, — приходи в воскресенье ко мне на день рождения.
Вовка свистнул от неожиданности и ответил:
— Новости. Серёжу зовёшь?
Лариса не собиралась звать Серёжу. Ростом он ей до шеи. Танцевать наверняка не умеет. Но ответила сразу:
— Конечно, я его приглашу.
— А ещё кто будет? Кроме нас с Серёжей?
— Оля Савёлова обещала прийти. Оксана, Люда.
— Девчонки меня не интересуют. Из ребят кого зовёшь?
Не говорить же ему, что мальчиков у неё больше не будет. Максима приглашала, но Максим может и не прийти. Он сказал: «Посмотрим». А ещё кого звать? Колбасника, что ли? Колбасника она не пригласит. И остальные ни рыба ни мясо. Не пойдут.
— Я ещё не решила, — сдержанно отвечает Лариса. — Но вообще-то, Володя, давай говорить прямо. Ты меня удивляешь. Что значит — девчонки не интересуют? Девчонки такие же люди. Ты же не маленький мальчик, чтобы девочек обижать.
— Да кто вас обижает? Я, что ли? Сроду не обижал.
— Да, я знаю. Поэтому я тебя и приглашаю. Приходи обязательно. В четыре часа.
— Ладно, мы с Серёжей придём.
Вовка уходит со своим батоном.
Лариса смотрит ему в спину и думает: «Можно, конечно, Женьку позвать. Он, правда, двоюродный. Ну и что такого — двоюродный? Не родной же. И потом — на нём не написано, что он родственник. Мальчик и мальчик. Высокий, симпатичный, курил два раза, сам хвалился. А о том, что он сын папиной сестры тёти Симы, не обязательно всем объявлять».
Возьмите кошек себе
Разговаривать с Серёжиной мамой трудно. Но отступать мне некуда, потому что Серёжа — не чужой для меня человек, и я обязана сделать для него всё, что могу. Все они — Таня, Максим, Оля — живые дети, у них бывают беды, печали, болезни, слёзы, как у любых детей. И наше дело — им помогать, а не стоять в стороне.
Пока Серёжа на страницах этой книги таскался по холодным улицам со своей огромной сумкой. Пока Звёздочка сердито царапала стенки сумки, а Паша сладко спал, я ещё терпела, ждала: что с ними будет. А теперь, когда Серёжа каждый день носится на заброшенный чердак, чтобы повидать Звёздочку и Пашу, и до последней минуты не знает, там ли они, или их оттуда утащили, и страдает, беспокоится — на это смотреть невозможно. Когда он лезет вверх по скрипучей лесенке и, запыхавшийся, врывается в круглое окошко, и кричит испуганным
Народу мало. Мужчина в жёлтой куртке, старуха с двумя сумками.
— Миленькая, свесь мне капустки квашеной, — говорит старуха виноватым почему-то голосом.
Тут я вижу Серёжину маму. Лицо у неё суровое, высокая голубая шапка из мохера.
— Некуда спешить, — величественно отвечает она старухе.
Я стою, прикидываю — что мне ей сказать. От её сурового лица веет холодом. Жди не жди, а разговаривать надо.
— Мне надо с вами поговорить. О Серёже.
На её лице волнение. Страх.
— Что случилось?
— Не беспокойтесь, он здоров. Ничего особенного не случилось. То есть случилось, конечно, — иначе о чём же разговаривать?
— Зина! — громко кричит она в сторону подсобных помещений. — Побудь за меня, Зина!
Выходит к нам Зина в чёрном халате. Ворчит:
— Покоя нет ни минуты.
Потом Зина встаёт к прилавку.
Мы с Анной Петровной сидим за стареньким столом в служебном помещении. В углу прямо на полу спит человек, подложив под щёку кочан капусты.
Анна Петровна молчит, ждёт. Она тяжело молчит — от её молчания у меня слова никак не выговариваются. Как будто слова умирают по дороге и подействовать на неё ни в коем случае не смогут.
Но я пришла не просто посидеть, я пришла бороться и должна начать разговор.
— Серёжа любит кошек. И нельзя их выгонять. Он же их любит, поймите.
— Я другое понимаю — избаловался. Строгости мало, вот он и показывает свой характер. Кошку ему, ещё и котёнка. А в школу зайти стыдно. Жалобы. На кошек время есть, а на ученье нет!
— Но, послушайте, учёные, психологи, очень крупные специалисты, считают так: если ребёнок способен привязаться к животному, то эту привязанность надо очень беречь. Понимаете? Из этого вырастает навык любить, заботиться. Чувство ответственности. Доброта, наконец, к близким, к матери, между прочим, тоже.
— Мне эти кошки не нужны, — твердит она, — не нужны мне эти кошки.
— Вам, я верю, не нужны. С ними и возня, и беспокойство. Но ему-то, Серёже, мальчику вашему — нужны! Он же Звёздочку не вам принёс, а к себе в дом пустил. Или у вашего сына нет дома? Он, что же, у вас в гостях живёт?
— Пусть лучше учится, чем кошек разводить. Ещё и по чердакам бегает, их прячет! Думает, я не знаю. Мать — она всё знает.
Ну вот, и про чердак ей известно.
— Я в школе почти каждый день бываю. Учится Серёжа неплохо. Двойку он давно исправил. А из-за кошек страдает. Неужели вам не больно, когда ваш сын страдает?
— Знаете что? — вдруг говорит она, — Если вам так жалко Серёжу, возьмите этих кошек себе. Вот возьмите и таскайте им рыбу, молоко. Этот паразит Пашка ещё и мороженое научился есть. Да чтобы я позволила этому Пашке мороженое покупать! Возьмите! Возьмёте?