Мы в пятом классе
Шрифт:
— Белочка, хорошенькая, — говорит за его спиной Людка. — А хвостик у белочки пушистый. А ушки с кисточками.
Не обманешь, Людка, хватит с него. Даже головы не повернёт, не доставит Людке такого удовольствия. Пусть теперь Людка в дураках останется, а он посмеётся. Уж он посмеётся, будет целых полчаса громко хохотать и за живот руками хвататься, будто сейчас от смеха лопнет. Может быть, уже пора хохотать? Он покосился незаметно, а белка, самая настоящая, правда сидит на Людкиной руке. Сама рыжая, а хвост ещё серый, не успел полинять с зимы. Лежит хвост на белкиной
— На конфету каждый белку приманит, — говорит Максим. — Подумаешь, великое дело…
Белочка вздрагивает от его голоса, срывается с Людкиной ладони, шуршит прошлогодними жёсткими листьями, которые лежат на мокрой земле и — раз! — взлетает на самый высокий дуб, свесила пушистый хвост, лёгкий, серый, как дым. Смотрит сверху. А мордочка острая, хитрая.
— На, Максим, примани, — простодушно говорит Людка и протягивает ему конфету. Он хочет взять, но Людка мгновенно разворачивает конфету и суёт себе в рот. И улыбается своими светленькими голубыми глазками.
А у Тани глаза, серые, тёмно-серые. У Тани глаза умные. Таня никогда не издевается над людьми. С Таней интересно разговаривать. Она умнее многих мальчишек, Таня. Таня — человек. А Людка — шпингалетина. Разве можно даже сравнить Таню и Людку. То — Таня, а то — какая-то Людка.
— Пошли, пошли, Максим. Какой ты, честное слово! Удивляюсь, честное слово!
А он? Он идёт за ней, за этой Людкой. Как будто за верёвочку привязанный. И тянется за ней, как будто и правда на верёвочке. Куда она, туда и он.
А как же Таня? А что — Таня? Вроде бы ничего особенного не сделал, а всё равно стыдно перед Таней. Но люди не любят тех, перед кем им стыдно. Они больше любят тех, перед кем они выглядят хорошими, достойными уважения, поступающими честно и порядочно.
Таня, Таня. А при чём здесь Таня? Он, Максим, сам по себе. Куда захотел, туда и пошёл. Ещё новости — Таня. Таня тоже ходит куда хочет. Совершенно ни при чём здесь Таня.
Где будет кошкин дом?
А Серёжа? Уже вечер, а он всё не знает, куда деваться со своими кошками. И Серёжа медленно возвращается в свой двор. Но домой идти ему нельзя. И тогда Серёжа идёт в то единственное на свете место, куда идёт всякий, когда ему плохо и некуда пойти. Он идёт к другу.
Вовка сразу отпирает дверь. Он стоит перед Серёжей, румяный, быстроглазый, очень довольный тем, что Серёжа пришёл.
— Хорошо, что ты пришёл, — говорит Вовка.
А Вовкина мама говорит то, что говорят многие мамы, когда к их детям приходят друзья.
— Ноги кто за тебя будет вытирать? — говорит Вовкина мама, и Серёжа быстро снимает ботинки.
—
Мама в комнате смотрит фигурное катание, играет громкая музыка, в коридоре можно поговорить совершенно спокойно.
Серёжа рассказывает Вовке, как мама выставила кошек из дома. Вовка слушает очень внимательно. Он стоит, прислонившись спиной к двери, никуда не спешит, слушает. А Серёжа сидит на галошнице и рассказывает. Это очень важно, чтобы твою беду выслушали внимательно, не торопя тебя и не перебивая.
Потом Вовка некоторое время молчит и думает. Он смотрит вбок, он всегда смотрит вбок, когда ему надо решить очень трудную задачу. Это тоже очень важно — чтобы о твоей беде друг задумался на некоторое время. А не сразу, впопыхах, предложил что-нибудь первое попавшееся.
Пока Вовка думает, Серёжа ждёт. А в сумке уже пищат два голоса. Хорошо, что в фигурном катании такая громкая музыка.
— Вот что, — наконец говорит Вовка, — берём колбасу. — Он лезет в холодильник. — Берём пакет молока, рыбу тоже берём, здесь немного, ничего, хватит. Миску. Пошли. Мама! Я скоро!
Они выходят во двор. Темнеет. Тёмно-синий вечер, какие бывают только в Москве и только перед весной. Холодные стены домов, холодное небо, холодный свет фонарей — а во всём есть предчувствие, что скоро станет теплее. Холод, после которого приходит тепло…
— Вовка, мы куда? — спрашивает Серёжа.
— Сейчас увидишь. Будет у нас кошкин дом. Выдумывают всякие глупости, а хороший человек мучается.
Серёжа не понял, о ком говорит Вовка, кто выдумывает глупости. Он просто шёл за Вовкой, и сумка не казалась ему такой тяжёлой, как час назад.
И это очень важно — знать, что твой друг ведёт тебя туда, куда надо…
Несколько дней назад Серёжа с Вовкой ходили на перемене по школьному коридору и разговаривали о чём-то своём. И тут к ним вдруг подошла Оля Савёлова.
«Вова, постой», — сказала она так, как будто Серёжи здесь не было.
Они остановились.
«Эх ты, Вовка-морковка, — для начала сказала Оля. — Строишь из себя, а сам ничего не знаешь».
«А чего знать-то? — спрашивает Вовка и хочет Олю обойти, чтобы продолжать ходить с Серёжей по коридору. И правильно, Серёжа бы тоже так сделал. Зачем им какая-то Оля? В тот день Серёжа ещё считал всех девочек на свете ябедами и подлизами. Это сегодня он знает, что есть, по крайней мере, одно исключение — девочка в белой шубке с большой клеткой в руке. — Что знать-то?» — повторил Вовка.
«Тайну, которую мы знаем, а вы нет, вот что. — Оля покосилась на Максима, который прошёл мимо них и остановился недалеко, но не слушал её, а размахивал какой-то верёвкой. — А вы, мальчишки, никогда этой тайны не узнаете, потому что мы вам не скажем, как бы ни просили».
«Очень надо просить, правда, Серёжа? Ещё просить».
Подбежала откуда-то Оксана.
«Оля! Ну что ты, Олечка! Смотри не проговорись. Ой, не могу! У нас свои секреты, а они не знают!»
«Это они про штаб, — говорит вдруг Максим. — Штаб у них за гаражами, только и всего».