Мы все худели понемногу
Шрифт:
Нужный мне дом на Пролетарском проспекте я нашла без проблем. «Общежитие строительного училища» — гласила надпись на подъезде. Я вошла внутрь и сразу же наткнулась на весьма сурового вида старуху.
— К кому? — грозно спросила она, и я узнала ее голос.
— Вы консьержка? — обратилась я к ней с льстивой улыбкой.
— Я дежурная! — оскорбилась старуха. — Чего надо?
— Я ищу Анну Люли-Малину.
— Она здесь больше не проживает.
— Почему же вы сразу не сказали этого по телефону? — возмутилась я.
—
Я все понимаю: нищенская пенсия, куча болезней и мизерная зарплата за скучный труд. Возможно, неблагодарные дети, непослушные внуки и зря прожитая жизнь. Но кому сейчас легко? В конце концов, я не дам гарантий, что у меня все сложится по-другому. В этой стране мы все в одной лодке.
Однако старуха явно не считала, что у нас есть что-то общее.
— И нечего тут стоять, — отрезала она. — Сказано же: Люли-Малины здесь больше нет.
— А вы знаете, где ее можно найти?
— Не знаю и знать не хочу. Сгинула где-то, вот и все. Прутся в Москву, думают, что им брильянты на каждом углу раздавать будут... А жизнь-то в столице не сахар! Работать никто не привык, хотят получать все на дармовщину. Вот в наше время...
Под это бодрое брюзжание я вышла на улицу. Солнце немилосердно светило в глаза, в воздухе чувствовалось грядущее потепление. Я села на лавочку и пригорюнилась.
Как мне узнать о судьбе Анны? Единственная ниточка — поговорить с ее соседками по общежитию. Возможно, с кем-то из них девушка делилась своими планами, а с кем-то — поддерживает отношения до сих пор. Но как проникнуть внутрь здания, если двери охраняет такой цербер?
— Эй, чего сидишь? Топай сюда! — раздался голос у меня за спиной.
Я обернулась и увидела, как из крайнего окна на первом этаже мне машет рукой какой-то парень.
— Ты меня? — Я привстала со скамейки.
— Тебя, кого же еще! — прокричал парнишка.
Я подошла к окну и задрала голову.
— Ну что, хочешь пройти, а Жучка не пускает? — поинтересовался молодой человек.
Я догадалась, что Жучкой здесь кличут вахтершу, и кивнула.
— Гони пять рублей.
— За что? — поразилась я.
— Полезешь в мое окно.
Оконный карниз находился на уровне моих глаз. Ниже — совершенно гладкая стена, без единого выступа.
— Да ты что, я не смогу!
— Сможешь, я стремянку дам.
Порывшись в карманах, я нашла пять рублей и протянула парнишке. В ответ он спустил сверху железную стремянку. С опаской передвигаясь по шатким ступенькам, я вскарабкалась на подоконник, а с него уже спрыгнула на пол. Парнишка умелым движением втянул стремянку в комнату.
— А как же я выйду из общежития? — поинтересовалась я.
— Тоже через мое окно. Только выход стоит десять рублей.
Я подивилась изобретательности паренька. Вот что значит с детства привить человеку рыночные отношения! А я, выросшая при развитом социализме, даже торговаться на базаре не умею, не говоря уже о том, чтобы придумать новый способ получения доходов, не облагаемых налогом.
Я вышла в длинный коридор и оказалась в окружении одинаковых дверей. Куда же идти? Тут мне навстречу попалась девушка с полотенцем на голове, не иначе как только что из душа.
— Не подскажешь, в какой комнате жила Анна Люли-Малина? — спросила я у нее.
— Точно не знаю, но, кажется, на третьем этаже.
Я поднялась по лестнице на третий этаж и уже у другой девушки выяснила, что Анна обитала в комнате 313. Я постучала в дверь, но никто мне не ответил. Я взглянула на часы: сейчас одиннадцать утра, а иногородние студентки наверняка либо учатся, либо где-то подрабатывают. Так что ждать мне придется до вечера. Уже ни на что не надеясь, я от досады пнула дверь ногой. Неожиданно она распахнулась, и на пороге возникло заспанное девичье лицо:
— Ну, чего шумите? Если не открывают, значит, никого нет. Или не хотят открывать.
— Прости, пожалуйста. Я тебя, наверное, разбудила...
Мой голос звучал абсолютно искренне. Дело в том, что меня саму чужие звонки и визиты нередко вырывают из сладких объятий Морфея. Правила приличия таковы: человеку можно звонить не раньше восьми утра и не позже одиннадцати вечера. А если человек, то есть я, ложится на рассвете и просыпается лишь к полудню? Вы думаете, хоть кто-нибудь из звонящих в девять утра испытывает раскаяние, узнав, что меня разбудил? Ничего подобного! Все только радостно надо мной подтрунивают и гордятся тем, что вернули лежебоку к активной жизни. А какая может быть активность, если ты спала лишь четыре часа?
— Да чего уж там, — махнула рукой девушка, — мне все равно через час на работу собираться. А что вам надо-то?
— Я ищу Анну Люли-Малину, я ее родственница.
Девушка поглядела на меня насмешливо и протянула:
— Поздновато же вы спохватились, родственница...
— Да мы с ней совсем дальняя родня, седьмая вода на киселе, — принялась оправдываться я. — Я только вчера узнала, что она в Москве. Вот, приехала повидаться, узнать, нужна ли помощь.
— Помощь-то была нужна, да только сейчас, боюсь, уже поздно.
— А что случилось? — не на шутку испугалась я. Неужели убийство среди покупателей квартиры на «Войковской»? Только этого не хватало!
— Заходите, — распахнула дверь девушка. — Чувствую, что разговор будет долгим.
Я вошла в небольшую комнату. Обстановка была спартанская: вдоль стен стоят три кровати с железными спинками, посередине комнаты — три стула и квадратный стол, некогда полированный, а теперь весь в трещинах и зарубках, в углу — такой же древний двустворчатый шкаф. Казалось бы, мебели немного, но теснота такая, что яблоку некуда упасть.