Мы все - осетины
Шрифт:
— Осторожнее со славами, Аслан, — напряженным голосом предупредил седого коренастый мужчина из той группы к которой принадлежал молодой ополченец. — Ты знаешь, что мы сидим здесь потому что таков отданный нам приказ. Не стоит попрекать нас бездействием.
— Я не хотел обидеть, вас, братья, — примирительно поднял руки вверх пожилой ополченец. — Просто ваша молодежь не слишком достойно себя ведет. Чего этот мальчик привязался к русскому? Разве он может отвечать за свою страну? Разве он сделал вам что-то плохое? Наоборот, как настоящий мужчина вступился за женщину, это правильный поступок, достойный похвалы…
— Вы, кударцы, вообще, слишком любите русских, — презрительно скривился коренастый. — Они предают вас, раз за разом обманывают, пользуясь вашим доверием, а вы все равно продолжаете их защищать, ничего не видя вокруг, словно тупые бараны.
Сидевшие вокруг Аслана потрепанные ополченцы после этих слов разом загомонили, пока еще довольно сдержанно, но слышался уже в их интонациях предгрозовой ропот людей непривыкших прощать обиды и легко спускать нанесенные им оскорбления.
— Зато вы, иронцы, всю жизнь живете под защитой русских, плевать хотели и на грузин, и на кого угодно. Только своих защитников ценить что-то быстро разучились, — запальчиво выкрикнул кто-то из ополченцев.
Вот значит как, выходит те, что, судя по внешнему виду, только что вышли из боя — местные ребята, успевшие похватать в руки оружие, когда грузины двинули на штурм. А вторая группа это прибывшие из Северной Осетии добровольцы. Причем принадлежат они соответственно к разным этническим группам единого осетинского народа: северяне — иронцы, южане — кударцы. На севере еще обитают дигорцы, но тех я вживую никогда не видел и сам с ними не общался, говорят, они вообще мусульмане.
Однако на моих глазах похоже начинал разворачиваться очередной международный конфликт. Надо сказать что особой любви между иронцами и кударцами и раньше-то не было. Нет, конечно, все признавали друг друга единокровными братьями, единым народом, то, да се… Но при этом очень часто можно было услышать брошенное в сердцах пренебрежительно: «А, что с тех кударцев взять, известно, все они люди недалекие…», или наоборот: «Это же иронцы, они всегда носы задирают, а сами дурни каких поискать…» Ну точно, как у нас в России посмеиваются над вечно окающими вологодцами, или отчего-то считают рязанцев слегка простоватыми. Этакий мелкий бытовой национализм. Но мелкий-то он мелкий, а если задеть всерьез, да еще в тот момент, когда и тех и других окажется почти поровну, да учитывая горячую южную кровь, да заряженные автоматы в руках. Может такая некислая потасовка выйти, что потом только держись. И это в тот момент, когда город штурмует многократно превосходящий их и численно, и технически враг, а одни вроде как прибыли на помощь другим. Да, дела…
Неприятнее всего в сложившейся ситуации было то, что я, пусть не вольно, но послужил причиной возникшего раздора. А в том, что семена взаимных обид упали на благодатную почву сомневаться уже не приходилось. Ополченцы и добровольцы теперь глядели друг на друга волками, что-то тихо шипя сквозь зубы и тиская в руках готовые к бою автоматы. Атмосфера сгущалась, требовалось срочно ее каким-то образом разрядить. Если в гостиничном холле вспыхнет перестрелка, живым, скорее всего, не уйдет никто. Слишком мало расстояние для двух десятков автоматов, чтобы промазать. А жмущихся к стенам журналистов посечет неизбежными рикошетами. Нет, так не годится, надо что-то предпринимать. Я набрал полную грудь воздуха, собираясь с духом.
— Стыдитесь, мужчины! — гаркнул так, что показалось сейчас выплюну из горла вместе с воздухом легкие.
Зато они аж подпрыгнули от неожиданности. Разом все головы повернулись ко мне, впились мне в лицо горящие обидой и злобой взгляды. Это было хорошо, мне нужна была всего минута, но минута абсолютной тишины, чтобы они все, до самого последнего бойца в этот момент меня слушали.
— О чем вы спорите?! Вашу землю топчет враг, а вы вместо того, чтобы дать ему отпор готовы вцепиться друг другу в глотку! И вы еще русских называете трусливыми женщинами, вы, которые ведете себя хуже базарных баб. Даже они своими куриными мозгами сообразили бы на вашем месте, что сейчас не время для ссор!
— Не учи нас, русак! — тяжело глядя на меня исподлобья просипел коренастый иронец. — Твои соплеменники вообще не пришли на помощь, так что не тебе говорить…
— А почему не мне?! — не дожидаясь пока он закончит фразу, вновь рявкнул во всю силу своих легких я. — Разве ты отвечаешь за всех своих соплеменников? Разве ты президент Алании?! Нет? Тогда почему же ты требуешь ответа у меня? Откуда я знаю, где русская армия? Я-то сам здесь, рядом с тобой! Дай мне автомат и я встану наравне с вами в обороне, или в атаке! И вот тогда, если я тебя брошу и убегу ты сможешь лично меня обвинять в трусости, но не раньше! Понял? Не раньше!
Моя горячность кажется полностью обезоружила коренастого, смотрел он все так же недобро, но уже не находил слов для упреков. Зато седой Аслан с другого конца холла одобрительно кивнул и несколько раз хлопнул в ладоши, словно бы аплодируя мне.
— Мудрые слова, достойные настоящего мужчины, — сказал он оглядываясь на примолкших в своем углу иронцев. — Если ты в самом деле этого хочешь, я дам тебе автомат. Его автомат.
Он кивнул на перемотанного бинтами осетина лежащего на банкетке.
— Алан все равно больше не сможет взять его в руки. Но ему будет приятно знать, что его оружие получил достойный человек.
Иронцы вновь загомонили, что-то бурно обсуждая между собой. Не обращая на них никакого внимания Аслан пристально глянул мне в глаза и поощрительно кивнул.
— Подойди, возьми автомат, если он тебе действительно нужен.
Подчиняясь гипнотическому взгляду его глаз я сделал маленький шаг вперед к той банкетке на которой лежал раненый осетин, потом еще и еще один… Я изначально не предполагал такого поворота событий, но теперь отступать уже было некуда. К тому же я вдруг ощутил, что этот неожиданный ход судьбы правильный. То есть именно такой, какой и должен был произойти в этих обстоятельствах. Да, плевать на правителей и министров, пусть делают что хотят. Ведь Россия это не Ельцин, не Путин и не Медведев. Россия, это каждый из нас на своем месте, и если мы хотим жить в великой стране, именно мы с вами, каждый маленький винтик должны быть великими, настоящими, достойными уважения. Только так, и никак по-другому… Каждый должен чем-то пожертвовать, внести какой-то вклад… Каждый, кто считает себя русским… Не знаю, не могу подобрать слова, они звучат не так, как мысли, кажутся глупыми и выспренними. И пусть по определению любое сказанное слово — ложь, но здесь и сейчас, для этих смотрящих на меня людей, Россия — это я, все русские — это я, и от того, как я поступлю будет зависеть, останется ли Россия в их сознании великой страной, или нет… Плевать на то, что будет потом, плевать, как решат и что будут делать в этот раз те, кто правит моей страной, но в холле этой гостиницы, перед двумя десятками осетин с автоматами, Россия будет великой державой. Потому что так решил я. Я так хочу, и так будет! Я уже один раз предал и их, и себя, и свою страну, не ублюдочную Эрэфию, а Российскую империю, мировую державу в которой так хотел жить… Предал, прикрываясь какими-то высшими соображениями, опираясь на холодную логику, маскируя ею свой страх. Но теперь все, хватит! Больше этого не случится! Лучше умереть стоя…
Мои пальцы цепко сомкнулись на теплом цевье автомата раненого осетина, ощутили его приятную уверенную тяжесть, и автомат принял меня, качнулся сам собой приноравливаясь к моей ладони, будто шепнул тихо: «Не дрейфь, хозяин, все будет хорошо. Прорвемся!»
— Знаменский, ты псих! Что ты делаешь?! Зачем тебе это оружие? — зашипел трагическим шепотом у меня за спиной Фима.
Я даже не обернулся, мне было не до него. Я был полностью поглощен автоматом, поднял его к лицу, разглядывая и сам себе не веря. Нет, таких совпадений не бывает. Просто не может быть. Но в этот раз чудо все-таки произошло. И это однозначно было добрым предзнаменованием. Я держал в руках свой собственный автомат. Тот самый, с которым семнадцать лет назад расстался на этой земле. Вот как бог привел снова встретиться. Ну здравствуй, старый друг, как ты жил без меня все эти годы? Соскучился, наверное, по хозяину… А уж я-то по тебе как… Да, точно, вот и памятные до сих пор полустершиеся от времени три четверки счастливого номера, а вон и знакомая царапина на крышке ствольной коробки. Я нежно провел по ней пальцем, будто лаская домашнюю кошку. Вот оно как встретиться довелось… Ой неспроста, чую я, эта встреча… Не бывают такие совпадения случайными, не иначе, как тот, что следит за нами с небес хочет дать мне еще один шанс переделать уже раз здесь сделанное, вот и намекает эдак ненавязчиво, подсунув вновь прямо в руки то самое оружие, что так и не выстрелило семнадцать лет назад, не сделало того, что должно было быть сделано.
— Знаменский, ты слышишь меня, или нет? Совсем охмурел, контузия малохольная?
Черт, кто это там еще шипит под руку? Разворачиваюсь и взглядом натыкаюсь на разгневанно пыхтящего Фиму. Ах, да, еще же и этот ушибленный долларами фотограф тут крутится! Значит говоришь, концептуальная фотография, с разоблачениями звериного лика южноосетинского сепаратизма? Заказ от бритишей, да? И платят, наверное, неплохо, на Иудину долю редко кто из покупателей скупился…
— Я кому сказал не отходить от стойки! — гаркаю в лучших традициях нашего ротного старшины. — Что, бляха, за бандитское поведение в боевых условиях?! На кукан не терпится?! Ща мигом организуем!