Мы жили среди бауле
Шрифт:
«Демон» тем временем сник и опустился на землю. Маску он сдвинул на лоб, а «прислужник» «демона» обмахивает его платком (как это делают тренеры с боксёрами во время передышки между раундами). Я могу себе представить, как этот бедняга вспотел под своей глухой деревянной маской! Потом взрывается внезапная россыпь барабанной дроби, «демон» вскакивает, подбегает ко мне и, приплясывая на месте, протягивает мне руку. А Михаэль тоже вскочил и старательно фотографирует со вспышкой всё происходящее.
Это отнюдь не простое дело — фотографировать в таких условиях. Во-первых, свет от костров слишком слаб, во-вторых, дети, обуреваемые любопытством, подходят вплотную к аппарату и заглядывают в объектив, мешая снимать. Но против этой помехи Михаэль быстро придумал
Я решил узнать у убелённого сединами старейшины о значении этого танца и сопровождающего его пения. К своему удивлению, я услышал, что он и сам не очень-то понял, что всё это должно означать. Дело в том, что исполняемый танец не исконный танец бауле, молодёжь переняла его у гуро, какого-то совсем другого племени [13] . Даже маски скопированы с масок гуро, и текст песен поётся не на языке бауле, а на гуро. Это весьма обычно для Африки: понравившиеся танцы и песни повсюду копируются и переходят от одного племени к другому. Впрочем, с нашими европейскими танцами происходит ведь то же самое!
13
Гуро — одно из племён Берега Слоновой Кости. Этническая территория гуро расположена к югу от земель бауле.
Снова заиграла музыка, и появилась следующая маска. Но на сей раз лицо не чёрное, а розоватого оттенка. Судя по одежде, эта фигура сильно смахивает на европейскую дамочку тридцатых — сороковых годов. Я высказал подозрение, что это, вероятно, пародия на белых, но мои хозяева стали уверять меня, что нет, это не так…
Когда барабаны начинают звучать глуше и слабее, барабанщики держат их некоторое время над огнём, и шкуры снова натягиваются — простой и практичный способ!
Как жаль, что все эти ритмично извивающиеся в танце, блестящие как антрацит тела мы способны зафиксировать лишь на фото, а не на киноплёнке! Снимать ночью фильм, к сожалению, дело совершенно безнадёжное: куда бы мы здесь могли подключить осветительную аппаратуру?
Барабаны и ноги работают без устали. Чего не скажешь о нас — скоро нас окончательно сморило, и мы отправились спать. Нам отвели целый дом, состоящий из трёх маленьких квартир. Хозяин освободил его, а сам вместе с двумя жёнами переселился на это время в какое-то другое помещение.
Дом этот устроен весьма оригинально. Он имеет вид удлинённого прямоугольника, на продольной стороне которого находятся три двери, завешенные циновками. Каждая такая дверь ведёт в просторное помещение (примерно 5X6 метров) с гладким глинобитным полом. Однако переборки между этими тремя комнатами до потолка не доходят, они не выше человеческого роста. Такими же глинобитными стенками в углу каждого помещения отгорожено нечто вроде «спальной кабины». Дверь такой «спальни» запирается па ключ. Так что дом состоит как бы из трёх небольших квартир, и каждая жена имеет, таким образом, свою отдельную квартиру. Мебели мы в доме не обнаружили, только в каждой «квартире» в углу были сложены разные предметы домашней утвари, а в «спальнях» имелся деревянный ларь (тоже под замком). Муж спит в среднем помещении. А по сторонам расположены «апартаменты» его двух жён: каждая ведёт своё собственное хозяйство и владеет своим собственным имуществом. Как видно, и многожёнство должно быть разумно организовано. Ведь давно известно, что «общий суповой котёл» легко ведёт к раздорам…
Я забираюсь в осиротевшую спаленку одной из жён и некоторое время ещё переговариваюсь через переборку с Михаэлем. В спальной кабине устроено нечто похожее на диван, только это ложе из глины. На нём имеется даже возвышение для головы — всё как полагается. Но жёстко. Чертовски жёстко спать! Я кручусь с боку на бок и наконец выясняю, что могу лежать только на спине, не иначе; никоим образом нельзя поворачиваться на бок, иначе начинаешь болезненно ощущать свою анатомию, особенно тазобедренный и плечевой суставы… Кроме того, это ложе рассчитано на субтильную маленькую негритянскую женщину, а не на такого долговязого верзилу, как я; поэтому я вынужден разместиться на нём по диагонали — из угла в угол. Я накрываюсь тонким шерстяным одеялом, какими пользуются здесь, в Африке, и чувствую, что, несмотря па то, что в деревне всё ещё не смолкает барабанный бой, и на все неудобства своего твёрдого ложа, я всё равно скоро усну.
Последнее, о чём я ещё успеваю подумать, это — о замках. Осветив карманным фонарём дверь, я убедился, что она действительно закрывается на ключ. И притом замок — европейский. Но вот что удивительно: в Африке все замки врезаются в двери вверх ногами, то есть так, чтобы ключ вставлялся бородкой кверху. Причём это делается одинаково как у чёрного, так и у белого населения. В этом есть, правда, и преимущество: если дверь захлопывается, ключ не выпадает. Но я никак не могу привыкнуть к тому, что для того, чтобы отпереть, нужно повернуть ключ в обратную сторону. Ведь автоматизм подобных движений у каждого вырабатывается с детства.
Не знаю, додумал ли я до конца эту мысль, потому что под далёкий глухой стон барабанов мои глаза закрылись, и я сладко уснул.
Глава четвёртая
В гостях у бегемотов реки Бандама
Километр за километром мы удаляемся от самого последнего, затерянного на краю света африканского поселения, направляясь прямо в открытую раскалённую солнцем степь… Движемся мы по-прежнему гуськом, потому что тропинка, вытоптанная в пожухлой траве либо охотниками, либо рыболовами, слишком узка, чтобы идти иначе. Наш чёрный проводник, возглавляющий колонну, задаёт довольно-таки быстрый темп. То слева, то справа, на некотором расстоянии от нашей тропинки, возникают манящие прохладой маленькие рощицы или куртины деревьев, произрастающие здесь в низинах, где грунтовые воды подступают близко к поверхности земли, или возле небольших, в этот сезон почти пересохших, ручьёв.
Я собираюсь впервые в жизни понаблюдать за свободно живущими бегемотами. Момент для меня очень волнующий. Ведь увидеть бегемотов в стране Берега Слоновой Кости — дело отнюдь не простое: здесь ведь повсюду охотятся. Поэтому эти колоссы ушли из всех более или менее населённых мест и стали очень пугливыми и осторожными. Вот почему нам и пришлось так далеко забираться в глубь страны в надежде, что всё-таки удастся их повидать. Неужели наши усилия окажутся напрасными?
Вот уже несколько дней мне почему-то больно садиться — может быть фурункул? Но всё это время я не раздевался и поэтому не имел случая посмотреть, в чём там дело… А кроме того, у меня ещё и гвоздь в сапоге объявился — колет проклятый всю дорогу! Но останавливаться я не хочу — мы ведь решили ещё до обеда добраться до реки Бандама.
Один из наших чёрных спутников хватает меня за руку и указывает на высокое сухое дерево на краю рощицы. Обезьяны!
В бинокль мне их отлично видно. Это две белобородые обезьяны колобусы — очень редкий вид, находящийся под охраной. Ни в одном европейском зоопарке их не увидишь. Вид у этих животных всегда степенный и достойный (по манере держаться), у них длинный хвост и лицо, окаймлённое белой шерстью. На руках у них отсутствует большой палец; это травоядные животные с огромным, как у коровы, желудком, необходимым для переваривания обильной растительной пищи. И чтобы организм мог лучше усваивать малопитательные и волокнистые растительные корма, обезьяны эти подолгу сидят неподвижно, спокойно переваривая пищу. Отсюда их степенный и важный вид. Ведь важничанье зачастую зависит не от того, что в голове, а от того, чем набит желудок (кстати, не только у животных…).