Шрифт:
Раиса ОРЛОВА
Лев КОПЕЛЕВ
МЫ ЖИЛИ В МОСКВЕ
1956-1980
ОГЛАВЛЕНИЕ
Введение
Часть первая
ЧЕТВЕРТЬ ВЕКА
1. Ранняя оттепель
2. Мы поверили, что уже весна
3. Вперед, к прошлому!
4. Умеренный прогресс в рамках законности
5. Прорывы железного занавеса
6. Наш Генрих Бёлль
7. Невольные противники державы
Из неоконченного разговора
Часть вторая
СООТЕЧЕСТВЕННИКИ
Встречи с Анной Ахматовой
Чудо Корнея Чуковского
Евгения Гинзбург в конце крутого
Просветительница
Генерал
Словопоклонник
Она пронесла свет
Русский интеллигент
Андрей Сахаров
С. Чупринин. До звезды
Указатель имен
Нашим дочерям и внукам
Много людей помогали нам работать над этой книгой. Помогали и непосредственно - советами, критическими замечаниями, поправками, дополнениями ко всей рукописи или к отдельным главам. Помогали и всем опытом своей жизни, дружеской поддержкой в трудные дни.
Мы сердечно благодарны Валерии Абросимовой, Василию Аксенову, Михаилу Аршанскому, Саре, Марине, Александру Бабенышевым, Абраму Белкину, Игорю Бурихину, Ларисе Богораз, Борису Биргеру, Инне Варламовой, Нике Глен, Юлии Живовой, Екатерине Зворыкиной-Эткинд, Лене Зониной, Любови Кабо, Наталье Кинд, Владимиру Корнилову, Вере Кутейщиковой, Анне Латышевой, Сусанне и Юрию Левинcонам, Михаилу Левину, Флоре Литвиновой-Ясиновской, Павлу Литвинову, Анатолию Марченко, Нине Масловой, Саре Масловой-Лошанской, Сергею Маслову, Юрию Маслову, Валерии и Михаилу Медвинским, Льву и Александру Осповатам, Анатолию Приставкину, Ивану Рожанскому, Розе и Максу Рохлиным, Галине и Давиду Самойловым, Валентине и Юрию Черниченко, Фаине и Игорю Хохлушкиным, Лидии Чуковской, Инне и Владимиру Шихеевым, Ефиму Эткинду.
Рукопись наших воспоминаний не могла бы стать книгой без самоотверженной помощи Лены Варгафтик и Ирины Каволъ.
Но кто мы и откуда,
Когда от всех тех лет
Остались пересуды,
А нас на свете нет...
Б. Пастернак
...Пусть очевидцев поколенья
Сойдут по-тихому на дно,
Благополучного забвенья
Природе нашей не дано.
...Но все, что было, не забыто.
Не шито-крыто на миру.
Одна неправда нам в убыток
И только правда ко двору!
А. Твардовский
ВВЕДЕНИЕ
Мы рассказываем о том, что сами видели, слышали или узнали непосредственно от участников либо очевидцев.
С 1956 года мы вместе, но мы по-разному воспринимали события, людей, книги. По-разному и вспоминаем. Сегодня мы бродили по раскопкам Херсонеса. Развалины домов, надгробия, утварь и орудия, созданные людьми, которые жили две тысячи лет тому назад; читали слова, запечатленные на камне. Это было живое дыхание давно умерших...
Наше время быстро становится прошлым. Каждое вчера уже история.
Нам не дано предугадать, как слово наше отзовется.
Нам не дано знать, какие плоды принесут посевы наших лет, какие памятники, какие свидетельства будут особо привлекать историков, что именно прочтут внуки и правнуки в сегодняшних письменах.
Мы хотим запечатлеть то, что помним. Чтобы оставить черепки для будущих археологов,
22 сентября 1974 года. Севастополь
Часть первая
ЧЕТВЕРТЬ ВЕКА
1. РАННЯЯ ОТТЕПЕЛЬ
Мы в руководстве сознательно были за оттепель и я сам.
Мы испугались - действительно испугались. Мы испугались, что за оттепелью польется поток, а мы окажемся не в состоянии его контролировать, и он может и нас затопить. Он может выйти за советские берега, образовать такие волны, которые сметут все барьеры, стены, удерживающие советское общество. Мы хотели направить движение оттепели так, чтобы стимулировались только творческие силы, которые способствовали бы укреплению социализма. Мы и сами хотели ослабить контроль над художниками, но были в этой области очень трусливы. У нашего народа есть на этот счет хорошая поговорка: "И хочется, и колется, и мама не велит".
Н. С. Хрущев
Кто прячет прошлое ревниво,
Тот вряд ли с будущим в ладу...
А. Твардовский
Многие наши современники начинают новое летосчисление с 5 марта 1953 года - со дня смерти Сталина.
Л. Когда началось дело врачей, мы узнавали в тюрьме о все новых арестах, погромных расправах и от наших новых коллег, и от недавних заключенных - Гумера Измайлова и Ивана Брыксина, которые не избегали старых товарищей и рассказывали нам о том, чего нельзя было прочитать в газетах и услышать по радио: об избиениях евреев в метро, в заводских проходных, о самоубийствах врачей, у которых умирали пациенты. В моем сознании и в сумятице полуосознанных чувств прорывался ужас.
Те бездушные, бессмысленно жестокие силы, которые хозяйничают в судах и МГБ, в лагерях и тюрьмах, которые расправлялись со мной и моими товарищами, я считал уродливыми "наростами" на здоровом теле страны. А что если именно это - суть, основа нашего государства, всего общественного строя?
Такие мысли я гнал, не хотел додумывать, убеждал себя "утешающими" стихами.
После первого бюллетеня о болезни Сталина было ясно - он не выживет; ТАК сообщать могли, только убедившись в полной безнадежности, зная, что это уже агония. Маленков, которого тогда называли "вторым", считался великодержавником, черносотенцем. Неужели начнется нечто вовсе непредвидимое, открытый фашизм?
Но ведь новое страшное самодержавие создал Сталин. Может быть, его смерть высвободит здоровые силы, социалистические, пролетарские? Либо новые хозяева будут менее самоуверенными, чем он, либо даже вовсе безыдейными и поэтому пойдут на сближение с Западом, прекратят войну в Корее?
Хотелось надеяться. Я не умел жить без надежд.
...Я оплакивал того Сталина, которого полюбил шестого ноября сорок первого года. В те непроглядно-мрачные дни мы на Северо-Западном фронте были почти окружены, отрезаны и от Москвы, и от Ленинграда. Немцы уже заняли Калинин, Мгу, Торжок.