Мы живые
Шрифт:
— дружелюбно и интимно засмеялась она, — особенно, когда приходится охранять такую ценную собственность.
У двери коридора Антонина Павловна повернулась к Лео:
— Не беспокойтесь об этой предстоящей зиме, Лео. С моими связями… Коко, конечно, знает самых высоких… я даже побоюсь шепотом произнести те имена, которые он знает и… конечно, Коко, как пластилин в моих руках. Вы должны познакомиться с ним, Лео. Мы можем много сделать для вас. Я уж позабочусь, чтобы такой восхитительный молодой человек, как вы, не пропал в этом советском
— Спасибо вам, Тоня. Я ценю ваше предложение. Но, надеюсь, я еще не совсем пропал — пока что.
— Какую именно должность он занимает? — вдруг спросила Кира.
— Коко? Он — заместитель управляющего Пищетреста — это официально. — Антонина Павловна таинственно подмигнула ей с усмешкой, понизив голос, а затем, взмахнув рукой с бриллиантами, вспыхнувими искрами в свете электрической лампочки, она протянула:
— Аи revoir, mes amis. Скоро увидимся.
Закрыв дверь на цепочку, Кира выдохнула:
— Лео, я удивлена!
— Чем же?
— Тем, что ты знаком с такой отвратительной…
— Я не позволяю себе критиковать твоих друзей.
Они прошли через комнату Мариши. Та сидела в углу, у окна, подняв от книги голову, и удивленно глядела на Лео, испуганная тоном его голоса. Они прошли в свою комнату, и Лео хлопнул за собой дверью.
— Ты могла бы хотя бы быть вежливой, — заявил он.
— Что ты имеешь в виду?
— Ты могла бы сказать хоть пару слов — хотя бы парочку в час.
— Она же пришла не для того, чтобы меня слушать.
— Я не приглашал ее. И она — не моя подруга. Но не надо было устраивать трагедии из этого.
— Лео, но где ты это нашел?
— Это грелось в том же санатории, и у этого были иностранные книги, которые приносят истинное наслаждение после того, как четыре дня почитаешь советский бред. Вот как мы познакомились. Что тут плохого?
— Но, Лео, разве ты не видишь, чего ей нужно?
— Конечно, вижу. А ты что, на самом деле думаешь, что она это получит?
— Лео!
— Ну, тогда почему я не могу говорить с ней? Она — безвредная дура, которая пытается что-то строить из себя. И у нее, действительно, есть связи.
— Но общаться с таким человеком…
— Она ничем не хуже, чем то красное быдло, с которым все время приходится общаться. И, по крайней мере, она — не красная.
— Ну, как знаешь.
— Ох, да брось ты, Кира. Она больше не придет сюда.
Он вдруг тепло улыбнулся ей, его глаза были веселыми, словно ничего не случилось, и она сдалась, положив ему на плечи свои руки и прошептав:
— Лео, разве ты не понимаешь? Такие люди никогда не должны смотреть на тебя.
Он засмеялся, похлопывая ее по щеке:
— Пусть смотрит. Меня от этого не убудет.
Лео сказал ей:
— Напиши своему дяде в Будапешт немедленно. Поблагодари его и скажи, чтобы он больше не посылал нам денег. Со мной все в порядке. Мы сами будем теперь зарабатывать. Я записал всю сумму денег, которые ты
Она прошептала: «Да, Лео», не глядя на него.
Он однажды заметил на ней золотые наручные часы и нахмурился:
— Откуда это взялось?
Она ответила тогда:
— Это — подарок. От… Андрея Таганова.
— О, неужели? Так ты принимаешь от него подарки?
— Лео! — крикнула она на него дерзко, но затем стала оправдываться: — Почему бы и нет, Лео? У меня был день рождения, и я не могла обидеть его.
Он презрительно пожал плечами:
— Ох, да мне все равно. Это — твое собственное дело. Что касается меня, то я бы не чувствовал себя нормально, если бы носил что-то, купленное на деньги ГПУ.
Она спрятала зажигалку, шелковые чулки и духи. Она сказала Лео, что красное платье заказала к его возвращению. Но, к его удивлению, она не любила надевать его.
Она проводила большую часть времени в Зимнем дворце, говоря зевающим экскурсантам:
— Долг каждого сознательного гражданина знать историю нашего революционного движения, чтобы быть бдительным, просвещенным борцом за дело Мировой Революции, которая является нашей высшей целью.
По вечерам она пыталась уговорить Лео: «Мне сегодня нужно уйти. Я обещала Ирине…» или: «Я, действительно, должна идти сегодня. На собрание экскурсоводов». Но он заставлял ее остаться дома.
Она, временами, смотрелась в зеркало и дивилась своим глазам, о которых люди говорили ей, что они такие чистые и честные.
Она никуда не выходила по вечерам. Она не могла оторваться от него. Она не могла насмотреться на него, она сидела молча, свернувшись в кресле, и наблюдала за тем, как он ходит по комнате. Она смотрела на очертания его тела, когда он стоял у окна, отвернувшись от нее. Он стоял, уперев руки в бока, его тело слегка клонилось вперед, и из-под его темной, потрепанной рубашки виднелись напряженные мышцы его загорелой шеи, эти мышцы волновали ее, словно были каким-то предвестьем, обещанием его лица, которого она не видела. Тогда она вставала, неуверенно подходила к нему и проводила рукой по твердым сухожилиям его шеи, не говоря ни слова, не поцеловав его.
Потом, она думала с холодным интересом о том другом человеке, который где-то ждал ее. Но она знала, что должна увидеть Андрея. Однажды вечером она надела свое красное платье и сказала Лео, что обещала зайти к своим родителям.
— Можно мне пойти с тобой? — спросил он. — Я не видел их с тех пор, как вернулся, и должен повидать их.
— Нет, не в этот раз, Лео, — ответила она спокойно. — Я бы не хотела этого. Мама… так изменилась… я знаю, вы не поладите с ней.
— Тебе нужно именно сегодня идти, Кира? Я ненавижу, когда ты уходишь и оставляешь меня одного. Я так долго был без тебя.