Мясник
Шрифт:
— Я бы с удовольствием, но тут самим мало, — хмыкнул Самец. — Ты понимаешь…
— Понимаю. Я со «взносом».
— Каким? — быстро спросил Самец.
— Вот! — Рита подтолкнула вперед Тылкину. — Ее…
— Эта? — удивился Самец. — А я думал, у тебя только Крыша трахаться умеет…
— Не век же ей целкой оставаться, — равнодушно сказала Рита. — И кончай базар, Самец. Пошли!
И она первой покинула чердак, как всегда уверенная и гордая, зная, что Тыл-кина безропотно последует за ней…
— Прошу! — шутливо склонился Самец, пропуская
А когда полная Тылкина проходила мимо, не удержался, шлепнул ее по заду.
— Ого! Тут есть за что подержаться!..
Молчаливый Авто, еще раз быстро оглядев собравшихся девчонок, последовал за Самцом…
I И. Крутов
Верка всхлипнула. Только сейчас до нее дошло, что Рита запросто могла уступить Самцу именно ее, Верку Дедкову.
— Не ной! — грубо оборвала ее Овца.
Ей вдруг стало обидно, что Самец не
выбрали девчонок именно ее, Ирку Брюхову. Ну и что из того, что не слишком красива? А может, кому-то нравятся как раз кудряшки и большие руки!..
— Да не ной ты! — вновь заорала Овца.
И не глядя, ткнула в грудь Верку.
Та резко выдохнула и тихо опустилась на пол.
— Девочки, мы же разобрались… — плаксиво начала она, но ее оборвали:
— Это Рита с тобой разобралась. А мы еще нет!
— Точно, — подтвердила красивая Кукла и вновь показала маникюрные ножнички. — Чик-чик, маленькая!..
У Верки от животного ужаса расширились глаза. Она вдруг поняла, что ее так просто не отпустят. Если вообще выпустят живой…
Она оглядела мучительниц.
Крыша заперла дверь чердака, закрепив кусок арматуры, и вернулась к жертве. Подняла мини-юбку. Выразительно провела по промежности рукой. Не стесняясь, лизнула палец, дотронулась до клитора.
— Нравится? — спросила Крыша у новенькой.
Та испуганно кивнула. А что ей оставалось делать
— Так ложись, — улыбнулась Крыша. — Чего же ты стоишь, глупая?.. — Она вновь лизнула палец и вновь дотронулась до клитора, произнесла томно: — Он тебя ждет, маленькая…
Поняв, что от нее не отстанут, Верка
Дедкова послушно легла на бетонный пол. Закрыла глаза…
— Открой глаза! — приказала Крыша. — Ты ведь знаешь, я люблю, когда на меня смотрят…
Если не считать самых первых лет жизни, когда все понятия о географии сводятся к изучению комнаты, в которой спишь, и дворика, по которому гуляешь вместе с папой и мамой, то в Москву Таня приехала впервые.
Когда поезд подходил к перрону и за окнами показались встречающие, пытливо заглядывавшие в окна, она прислушалась к себе, к своим внутренним ощущениям, пытаясь определить, что испытывает. Нет ли там хотя бы намека на волнение? Все-таки, как бы там ни было, это город, в котором она родилась… Не всколыхнулось хоть что-нибудь?
Не всколыхнулось. Только любопытство было определяющим чувством: что ждет ее в этом огромном городе?
Домой она больше не вернется. Зачем? Там, в Горске, остались папа и эта тетка Людмила. Вдвоем им хорошо, а без нее, без Тани, наверное, будет еще лучше. Вот и пусть радуются. Долгие лета!
А я начну все сначала. Мне уже пятнадцать лет, думала она, и пора как-то определиться, понять, что ты хочешь от жизни. Давно пора.
— Тебе здесь понравится, — услышала она сзади себя голос Андрея.
Только бы он не положил сейчас ей на плечи руки, подумала Таня. Боженька, сделай так, чтобы он не положил мне на плечи руки.
До вчерашнего вечера все было гораздо понятней. Ей уже давно нравился этот парень, целых два месяца она постоянно о нем думала.
Ей не нравилась «стая», которой командовал Генка Каюмов. Этот жирный Бочонок, эта маленькая пронырливая Вероника, эти вечно хихикающие девчонки, да и сам Генка с его дурацкими шуточками и приставаниями. Только на Андрея можно было смотреть без какого-то внутреннего протеста. И потом, у него такие глаза…
Она не входила в их «стаю», но ее и не трогал никто, не обижал всерьез, не приставал откровенно, как это обычно бывает. Просто все знали, где работает ее отец, кто он такой и что может случиться с тем, кто попробует обидеть его дочь. Зачем рисковать и наживать себе лишние неприятности? Ну не хочет девчонка иметь их в числе своих друзей — ну и навстречу ей кое-что.
А когда отца поперли с работы, они еще долго присматривались к ней, смелели, очень медленно, но процесс пошел, и когда-нибудь должно было случиться то, что случилось.
Генка все-таки захотел «поиметь» гордую Танечку.
Хотя что значит «все-таки»? Давно, давно присматривался к соседке и только ловил момент, когда наконец можно будет и ее, как он выражался, «оприходовать».
Первым к Тане подошел Бочонок, естественно, по приказу Генки. Подошел и сказал, что с этого дня она должна ему, Бочонку, сто тысяч и любой из их компании подтвердит, что он эти деньги ей давал. А еще он сказал, что с сегодняшнего дня она, Таня, принадлежит ему и должна отдаваться — опять же ему, Бочонку, — всегда, когда этого он захочет. Все понятно?
Потом подошел маленький, юркий, донельзя противный Серега и заявил, что она должна ему двести тысяч. А потом слово в слово повторил то же самое, что и Бочонок, но еще упомянул и про минет.
Расчет Генки был прост, как две копейки. Она должна была прийти к нему и попросить защиты. И вот там уже он бы выставил перед ней свои условия. Такие, какие после угроз Бочонка и Сереги показались бы ей раем небесным, и она согласилась бы как миленькая. Куда бы она делась?!
Она и в правду пришла к нему. Вся компания была как раз в полном составе, и ему стало даже жарко при мысли, что вот прямо сейчас, здесь, на глазах у всех своих подчиненных, он поимеет эту гордую дочь мента и заставит ползать ее перед ним на коленях. Это случалось уже десятки раз, и ни разу у него еще не было осечек. И ползали, и в рот брали, и ноги целовали, и под «хор» ложились, лишь бы не трогал, лишь бы — защитил.