Мясник
Шрифт:
— О Господи, — вздохнула Ада и притворно- устало прикрыла глаза. — Делай что хочешь…
— Ты только не бойся. Почувствуй себя свободно.
Ада, не стесняясь, расстегнула молнию на джинсах. Свободно так свободно!..
Вот такой была их первая близость. Вернее, близость была потом, после всей это словесной прелюдии. И некоторых технических операций. Потому что Виталий решил запечатлеть их секс на пленку. Ада сначала наотрез отказалась, но когда Виталий объяснил, что снимать он будет только самого себя, она решила уступить. Бог с ним, с гением! Тем более что мужчиной он оказался хоть куда. Ласковым, внимательным, нежным, сильным… И снимал почти незаметно. Ада была на седьмом небе от счастья.
Несколько безумных часов пролетели как один сладостный миг. Фонтан чувств взлетел до самого неба, затем, плавно опускаясь, стих. И что самое примечательное — за что Ада была безумно благодарна своему новому партнеру — Виталий ни словом не обмолвился о ее предыдущих связях, ни разу не спросил, с кем она была до него.
На следующий день, едва дождавшись окончания занятий в школе, Ада помчалась к любимому (конечно, любимому, самому любимому!) в мастерскую. Вошла и замерла. Внутренне она была уже готова к чему-то необычному, но то, что перед ней предстало, просто поражало воображение.
Все стены были увешаны снимками, и на всех снимках была Ада, нет, не Ада, а то, что она дала мужчине, чтобы он почувствовал себя по-настоящему счастливым. На всех фотографиях был изображен только Виталий…
Его руки.
Его глаза.
Его торс.
Его напряжение в изгибе шеи.
Пальцы, губы, вены, кожа, пот, морщины…
Его желания. Его чувства. Его… Его… Его…
Но через все это(через всю эту бешеную пластику, через дьявольский ритм, через сумасшедшее чередование света и тени)ощущалась ОНА.Та, которой нас ним не было, но которая властвовала над мужчиной, хотела мужчину, подчинялась мужчине, дарила ему счастье и миг бессмертия.
— Я хочу назвать все это «Ада», — тихо сказал Виталий. Он выглядел усталым, опустошенным среди этого бешеного мира черно-белых фотографий. — Ты не возражаешь?
Ада без слов кинулась ему на шею.
С этого момента она была только его, Виталия, и ничья больше. Возражать? Кому? Ему?! Мастеру. Гению. Идиоту. Никогда. Ни за что. Ни в коем случае…
И все было бы отлично, все было бы превосходно, все было бы замечательно…
Но…
Ах, это проклятое «но»!Дело, конечно же, не «но», дело было в самом Виталии. Чем больше Ада с ним общалась и чем дольше они встречались, тем тревожнее становилось у девочки на душе. Несмотря на свои пятнадцать(ого го, уже сколько!), не смотря на обширный(целых двое мужчин до Виталия, это не шутка!)опыт, Ада оставалась девочкой. Не только с виду, но в душе. В нежной душе. В трогательной душе. В душе, требующей ухода и ласки. Не гусениц танка…
Вначале все было отлично. Они встречались, где ей вздумается и когда ей вздумается. Занимались чем угодно. Шалили, гуляли, дурачились как дети, тратили деньги. Выходили в «свет», если так можно было назвать ночные клубы и всевозможные Дома — Дом-журы, Дом-писы, Дом-худы, Дом-кины (последний термин принадлежал, естественно, Аде — так она назвала Дом кино).
Да, вначале всегда бывает отлично.
Затем — хуже.
Потом — еще хуже.
И наконец — полный абзац…
Судите сами. С каждой их встречей Виталий все больше и больше фотографировал Аду. Одетой. Обнаженной. Среди мебели. На свалке. Ночью. Днем. Спящей. Пьяной. Господи, как он ее только не снимал! И каждый раз — все более изощренно.
— У тебя шикарное лицо, — восторженно говорил Виталий. — Его можно фотографировать под любым углом и при любом освещении. Как у Греты Гарбо.
Ада лишь покорно вздыхала. Слышала она уже и про лицо, и про Гарбо, и про все остальное. Но одно дело слышать, а другое — так мучиться. Именно, мучиться! По-другому этого не назовешь. Например, работа (нет, мучение!) под названием «Кровь». И все — через Аду, через бедную девочку. Сначала она должна была реагировать на вид крови — радоваться, бояться, хотеть, страстно желать, отвергать и тому подобное. Затем начались другие эксперименты. Не слишком приятные. Виталий пачкал ее кровью (настоящей! Где он ее только раздобыл?!), заставлял ее рисовать, мазать на себя, капать в апельсиновый сок, а затем — этот самый сок пить (бр-р-р!)… Она справилась. И подумала, что все мучения уже позади. Но не тут-то было! Виталий заставил ее порезать ему руку бритвой. Ада отказалась, он ее ударил. Она была в
шоке и, не раздумывая, полоснула его бритвой. Глубоко. Страшно.
— Прекрасно! — закричал Виталий, щелкая фотоаппаратом. — А теперь себя!..
— Что?!
— Царапай!.. Ну же!.. Вот так! Вот так!.. Молодец, дай я тебя поцелую!..
Вспомнив о том, что произошло в тот раз, Ада вздрогнула, передернула плечами. О Боже, неужели все это было?! И эта сумасшедшая ночь, и они сами такие безумные, и кровь, которая, казалось, окрасила всю мастерскую… Под утро, закончив работу, Виталий сделал ей несколько успокаивающих уколов, закутал в одеяло и уложил спать. А когда она проснулась (почти через сутки, за которые родители чуть с ума не сошли), то увидела, что в мастерской находятся еще два иностранца и в восхищении разглядывают его снимки. Те самые. Кровавые. Первым желанием Ады было выскочить к ним голой, показывая свои бесчисленные порезы, и громко закричать, что они имеют дело с сумасшедшим. Она даже спустила ноги на пол. Но холод линолеума ее отрезвил. Господи, да кому это нужно! Чего она добьется? Скандала? А что потом?! Покажет Виталию, что она взбунтовалась? Что не хочет больше участвовать в этом? Но ведь все равно будет, будет. Потому что любит? Нет. Просто он хозяин, а она рабыня. И ей хочется быть рабыней…
Хочется!
Но ей тяжело! Невыносимо тяжело!
И все хуже и хуже…
После того случая с «кровью» за свою работу, кстати, Виталий получил весьма неплохие деньги — его эксперименты над Адой не прекратились. Напротив — стали более жестокими, изощренными и необычными. И она терпела. Стискивала кулаки. Кусала губы. Просила, чтобы он дал любой наркотик, чтобы отключиться, когда Виталию пришла в голову идея сделать очередную работу с человеческими испражнениями. Боже мой, как она все это выдержала!
А девчонки, эти дурехи, которые кудахчут — «Счастливая ты, Ада!», о, если бы они только знали, если бы могли себе все это представить!..
Но это никогда и никому не может прийти в голову. Никому. Кроме него. Кроме Виталия. Ее хозяина.
Только всему на свете приходит конец, у всего есть свой предел, и нечто подобное, наконец, произошло и с ней. После крыс.
Не тех, белых, что, обычно, являются подопытными, а других — самых настоящих. Серых. Зубастых. Умных. Коварных. Мерзких. Бр-р-р-р!
Бедная Ада, чего только с ней не проделывали — по согласию, естественно! — испражнения были, ночные бабочки были, экстазот итальянских стульев был(выдумаете, что это просто?!хахаха!попробуйте…), радость канализации была…Что там еще? Иглы, страсть, голод, обжорство, мастурбация — все было, было, было. Но крысы!
В тот раз Виталий был серьезен, как может быть серьезен хирург перед ответственной операцией… Он велел ей раздеться, затем долго осматривал ее тело, словно видел его впервые. Помял немного живот. Потом завязал Аде глаза и положил на пол. Велел расслабиться. Предупредил, что все пройдет быстро и безболезненно.