Мясник
Шрифт:
Потрясенная Чума молчала.
— Ну? — спросил Генка. — Что ж ты молчишь?
А на нее словно столбняк напал.
— Чума! — повысил голос Генка. — Не слышу!
Она подняла на него глаза, и Генку вдруг словно током ударило — в глазах у Чумы блестели слезы.
— Ты чего? — дрогнувшим голосом спросил ее Генка. — Я тебя что, обидел?
Она даже не улыбнулась. Так и смотрела на него сквозь пелену в глазах и даже не пыталась смахнуть слезы со своих длинных ресниц.
— Генка, — сказала она. — Мне никто, никто до тебя не говорил такие слова.
Генка и сам дивился: никогда еще он не говорил на эту тему так
— А чего тогда плачешь? — спросил он. — Радоваться надо, что услышала наконец.
— Я и радуюсь.
— А плачешь зачем? — не понимал он.
— Ладно, — сказала Чума. — Замнем для ясности.
— Ну? — сказал он.
— Что? — снова строго посмотрела она.
— Я сказал, — пожал плечами Генка. — Ты обещала ответить, если я скажу. Отвечай теперь за базар свой.
Она не сразу ответила. Но когда ответила, Генка аж оторопел:
— Ген… — сказала она. — Я люблю тебя.
— Чего?! — переспросил ошарашенный Генка.
— Я люблю тебя, — повторила она.
— Брось, — сказал он.
— Отвечаю, — кивнула она головой.
— Ну ты даешь, — покачал он головой.
И они снова замолчали. Генка встал с
места, подошел к ней и осторожно погладил по волосам.
— Поцелуй меня, — попросила она, подняв голову и глядя на него снизу вверх.
Он нагнулся и очень нежно, едва касаясь, поцеловал ее в губы. Впервые в жизни он чувствовал к кому-то такую переполнявшую его нежность. Он даже испугался этого совершенно нового для него чувства, не сразу разобравшись в его природе. И сказал:
— Я тоже.
— Что тоже? — спросила Чума.
— Я тоже, — повторил Генка и замолчал.
Она поняла, что настаивать не стоит, во
всяком случае, сейчас. И промолчала.
А Генка опустился перед ней на колени и лицом зарылся в коленях. Она улыбалась чему-то своему и перебирала его давно не мытые волосы.
В последнее время Таня ничего не позволяла Андрею. Тогда, в машине, во время самого первого их «дела», словно кошка между ними пробежала. Хотя он, Андрей, вроде и не заметил ничего. Подумаешь, пригрозил своей девчонке «всю харю разворотить», ну и что, кто из этого проблемы делает, на то она и девчонкой его зовется, чтобы слушаться и делать так, как мужик ей велит. Не так, что ли?
Но логика Андрея не могла стать логикой Тани. После того, что она услышала от него, там, в машине, ей никак не удавалось заставить себя посмотреть на Андрея прежними глазами, когда он казался ей воплощением всего того, о чем она втайне мечтала.
В ту ночь она не позволила ему дотронуться до себя, как и в последующие.
— Ты можешь снова меня изнасиловать, — сказала она ему так холодно, как только смогла, — но учти, ты мне неприятен. И чем больше ты будешь настаивать, тем больше вероятность того, что у тебя ничего не получится.
— Чего? — переспросил он.
Не понял. С кем я связалась, думала Таня, он же не понимает самых элементарных вещей, почему я должна думать, что он — тот, кто мне предназначен Богом и судьбой.
— Чего ты, Тань? — не понимал Андрей. — Настроения нет, что ль? Так все в порядке будет.
— Не хо-чу, — раздельно повторила Таня.
Они промолчали, отвернувшись, сначала засопел, зло и обиженно, а потом задышал ровно и спокойно — уснул. Таня была слегка разочарована. Ей хотелось, чтобы он расспросил ее поподробнее, чем заслужил ее немилость, а уж она то ему все объяснила бы, и он раскаялся бы в том, что так грубо с ней вел себя. Но ничего подобного не произошло. Он отвернулся и почти сразу же заснул. И она разозлилась еще больше. Ну, все, думала она, теперь тебе придется постараться, что бы снова заполучить меня. Поплясать тебе придется изрядно, мой дорогой Андрюша. На следующее утро Чума как-то странно поглядывала в ее сторону, но ничего не говорила, молчала покуда. Хотя нет-нет да и взглянет на нее снова, и, казалось Тане, что смотрит на нее Чума с осуждением. Не выдержав ее молчаливого укора, она дождалась, пока Генка с Андреем куда-то вышли, и прямо спросила:
— Что ты на меня так смотришь, Чума?
Она старалась быть максимально вежливой, и поначалу это на Чуму действовало. Нейтральным голосом та ей ответила вопросом на вопрос:
— А что это ты сегодня молчала но-чью-то?
— А что? — растерялась Таня.
— Обычно ты так кричишь, что самой по новой хочется, — объяснила ей Чума. — А сегодня тебя будто и не трахали.
— А меня и не трахали, — спокойно ответила Таня.
— Как это? — не поняла Чума. — Чтоб у Андрея, и не встал? Не гони, Татьяна?
— У него встал, — усмехнулась она. — У меня не стояло.
Чума даже рот округлила.
— Чего?! — спросила она тихо, но в голосе ее чувствовалась скрытая угроза.
— Что слышала.
— Ты что ж, — грозно свела брови Чума, словно не веря своим ушам. — Ты что ж — не дала ему?! Так?!
— Так, — дословно повторила за ней Татьяна. — А в чем дело, собственно?
— Собственно?! — рассвирепела Чума. — Ты что это погнала, подруга?! Я тебе как говорила, забыла?
— Ты не ори на меня, Чума, — спокойно ответила Таня. — Не надо на меня орать.
— Да не орать, тебя бить надо по жопе до тех пор, пока не поумнеешь. Мы ж одно дело делаем, дура, и нельзя, чтобы Андрюха тут проблемы имел с тобой, понятно? Он не проблемы с тебя должен иметь, он тебя должен иметь, понятно тебе? И в хвост, и в гриву он тебя иметь должен! Ты чего кочевряжишься? Самая центровая, что ли?
— Слушай, Чума, — сказала ей Таня. — Это мое дело, ясно? Кому хочу, тому и даю!
Я уже совсем на их языке разговариваю, промелькнуло у нее в голове, совсем уже я ИХ стала. Ну нет, не совсем еще, не совсем, есть у меня еще кое-что, не все им отдано, так что пусть делают со мной что хотят, но с этой минуты я делаю только то, что хочу, а не то, что принято у них.
— Ты хоть понимаешь… — снова начала Чума, но Таня перебила ее.
— Понимаю. Все понимаю. Но вот что я хочу тебе сказать, причем так, чтобы ты запомнила на всю жизнь и больше чтобы мы к этой теме не возвращались: моя личная жизнь — это МОЯ личная жизнь. И больше она никого не касается. Я ведь тебя ни о чем не спрашиваю. Я же тоже давно могла сказать, что лично мне двух тысяч долларов достаточно, и больше я никого не хочу грабить. Но не говорю — из-за тебя. Тебе нужно двадцать тысяч долларов, а я даже не могу спросить, зачем. Не хочешь говорить — не говори. Я, так сказать, уважаю твою тайну и твое право на личную жизнь. Но и ты уважай, понятно? Я имею право, такое же, как и ты, на свои тайны. Ты не одна у нас такая исключительная. И если ты думаешь, что нужно всегда давать тому, с кем встречаешься, то я думаю по-другому. Я тебе своего мнения не навязываю, но и ты мне не навязывай своего. Понятно?