Мясной Бор
Шрифт:
Уже в день отъезда бывшего комфронта Мерецкова в Москву генерал Хозин приказал 59-й армии перейти к временной обороне. Вместе с тем Михаил Семенович предписал ее командованию и другую задачу: готовить ликвидацию противника в районе Трегубозо, Приютино, Спасская Полнеть, чтобы расширить горловину прорыва в северной ее части, обезопасить 2-ю ударную от окружения. Новый командарм Коровников удар по противнику нанес неумело и потому довольно слабо. Успеха никакого Иван Терентьевич не добился, и немцы продолжали, накапливая резервы, усиливать группировки, сосредоточенные на флангах прорыва.
Вскоре и генералу Козину стало ясно, что требовать от 2-й ударной вести наступление не только бессмысленно, но и опасно. И он тогда вместо победного марша на Ленинград вынужден был отдать приказ: с 30 апреля 1942 года армии перейти к обороне.
В этот же день разгорелись бои под Еглино: противник пробовал собственные силы. Нажим на разъезд осуществлялся и прежде, но в канун Первомая командованию вермахта хотелось доложить фюреру об успехе под Ленинградом.
Силы были явно неравными. Станцию обороняли три десятка красноармейцев. А Первого мая на Еглино пошел в наступление свежий батальон пехоты, поддержанный танками. Помощи еглинцы так и не получили, но поступил приказ: организованно отойти. Поступил, когда станцию окружили фашисты. И все же бойцы пробились штыками и гранатами, возвратились к своим, сумев вынести всех раненых на руках.
…День 1 Мая 1942 года от Ладоги до Ильменя был безоблачным и солнечным. Газета «Отвага» вышла по случаю праздника в две краски. Украшал ее приказ войскам 2-й ударной, его писал Зуев. Приказ был выдержан в оптимистических тонах, не противоречил — как можно! — общему духу приказа наркома обороны. В нем Сталин снова заверял красноармейцев и советских людей, что Красная Армия будет отмечать Новый год в Берлине. «Отвага» тоже не оплошала, ее призыв гласил: «Воины Ударной, вперед к Ленинграду!»
О том, что сдали немцам западный рубеж и армия перешла к обороне, газета читателей не извещала.
Первомайский день в столице рейха тоже выдался как по заказу. Предстоял традиционный в нацистском государстве парад на Унтер ден Линден, и проснувшийся рано утром гауляйтер Берлина и министр пропаганды доктор Геббельс с удовольствием отметил, что погода не помешает, фюреру достойно приветствовать немецких солдат со ступеней мавзолея Гинденбурга.
В последние апрельские дни гауляйтеру пришлось немало потрудиться для пропагандистского обеспечения праздника. К обычным заботам Геббельса добавились и хлопоты, связанные с пребыванием фюрера в столице. Гитлер вечером 24 апреля покинул Ставку и выехал в Берлин, чтобы выступить в рейхстаге и потребовать от депутатов исключительных полномочий, которые наделяли фюрера единоличной и неограниченной властью. Йозеф Геббельс, как глава партийного руководства имперской столицы, отвечал за подготовку процедуры, которая затвердила бы де-юре фактическую диктатуру Гитлера в Третьем рейхе.
Все прошло как нельзя лучшее Подготовленные заранее депутаты германского парламента дружно, как один, проголосовали за предложенную резолюцию, сложив с себя, таким образом, полномочия избранников народа, отказавшись от последних, даже иллюзорных остатков демократии.
Победа в рейхстаге вселила в фюрера и его верного соратника Геббельса новую духовную энергию, привела их в состояние эйфории. Казалось, рухнула последняя преграда на пути к идеальному германскому государству. Оставалось разделаться с большевизмом на Востоке. Но это вопрос времени. Вовсю развернута подготовка к операции «Блау», успешное проведение которой — а иного и быть не может! — вспорет Сталину брюхо, лишит русских основных кормящих их южных районов и нефти Майкопа, Грозного и Баку.
Ужиная с Гитлером накануне праздника труда, министр пропаганды заметил: прав был некий философ, который сказал, что история повторяется. Фюрер поднял на Геббельса глаза.
— Что ты имеешь в виду, Йозеф? — спросил он.
— Коварные намерения Сталина… Ведь он хотел нанести удар в подбрюшье Европы, нацелившись на Румынию, Болгарию, Грецию и Дарданеллы. И сделать это малой кровью, не ввязываясь с нами в драку. Какое счастье, что нам удалось его опередить, мой фюрер! Теперь мы наносим ему такой же удар…
Оживившийся было Гитлер вдруг помрачнел.
— К сожалению, мы не обошлись малой кровью, — со вздохом произнес он. — Генерал Гальдер отмечает в последней сводке — потери сухопутных войск на Восточном фронте составили миллион сто пятнадцать тысяч человек. Из них офицеров — свыше тридцати четырех тысяч… Много крови пролил немецкий народ в России. Но великая цель оправдывает средства! Последнее усилие — и мы отбросим сталинские дивизии за Волгу, а на Кавказе соединимся с турками. Путь на Индию будет открыт.
— Да будет так! — восторженно воскликнул Геббельс.
…Сейчас Геббельс стоял справа и чуть позади от кресла с высокой и прямой спинкой. В кресле, стоящем на подиуме мавзолея Гинденбурга, сидел фюрер, принимавший парад. Одет вождь был в традиционный коричневый френч с накладными карманами и партийной повязкой на рукаве, без знаков различия, их Гитлер не носил, ибо не имел никаких воинских званий. Единственным украшением френча был Железный крест, полученный фюрером на фронте в первую мировую войну.
Войска еще не начали движения к Бранденбургским воротам и заполонили пространство перед мавзолеем. На нижнем ярусе подиума и на тротуаре, перед ограничительной линией, разместились увечные ветераны восточного фронта. Кое-кто был на костылях, с подвешенными к груди руками на черных перевязях, иных привезли сюда в инвалидных колясках. Министр пропаганды знал: фюрер любит подчеркнуть особую признательность немцам, пролившим кровь за торжество национал-социалистской идеи, и специально распорядился доставить из берлинских госпиталей раненых героев.
К мавзолею медленно подошел черный мерседес с открытым верхом. Рядом с шофером в нем прочно стоял, не держась за поручень, но сохраняя равновесие, рейхсмаршал Герман Геринг, он объезжал изготовившиеся к параду войска. Когда автомобиль остановился, рейхсмаршал энергично вскинул правую руку, приветствуя фюрера. Гитлер скупо улыбнулся, встал с кресла и ответил на приветствие, приподняв руку, полусогнутую в локте.
Пока Геринг поднимался по ступеням, министр пропаганды почувствовал, как возник за его спиной Гиммлер. Доктор Геббельс невольно вздрогнул. Ему было известно, что Черный Генрих давно, действуя кропотливо и обстоятельно, собирал досье на него, в котором главное место занимали описания милых забав рейхсминистра с подопечными его ведомству киноактрисами с Бабельсбергской киностудии. Именно за это прозвали Геббельса, обладавшего феноменальными мужскими достоинствами, «бабельсбергским козлом». Но доктор не очень опасался этих компрометирующих материалов: кто из партийной верхушки не грешен. Рейхсфюрер внушал ему иной, мистический страх, ибо Геббельсу всегда, хотя доктор и был атеистом, при появлении Генриха явственно чудился запах серы, и от подобного наваждения избавиться ему не удавалось.