Мясной рулет. Встречи с животными
Шрифт:
Про человека, чересчур романтически настроенного, говорят, что у него «горячая кровь»; а вот в мире животных самые поразительные «любовные» подвиги совершают как раз холоднокровные существа. При виде обычного крокодила, бревном лежащего на бережку и с застывшей сардонической улыбкой немигающим взором созерцающего текущую мимо речную жизнь, можно подумать, что из него получится довольно-таки холодный любовник. Однако в подходящее время, в подходящем месте и в присутствии подходящей дамы он бросается в битву за ее «руку»; два самца, щелкая зубами и взбивая воду хлещущими хвостами, клубятся в схватке. Под конец победитель, воодушевленный победой, начинает кружиться в диковинном танце на поверхности реки, задрав нос и хвост, прерывисто взревывая, как сирена маяка в тумане; должно быть, таков крокодилий вариант старинного вальса.
А вот террапины, или водяные черепахи, придерживаются, как видно, мнения, что, «чем больше женщину мы лупим, тем больше нравимся мы ей». У одного из видов этих маленьких рептилий когти на передних ластах сильно удлинены. Когда плавающий самец заметит подходящую самочку, он оттесняет ее от других и в сторонке принимается колотить ее по голове своими длиннющими когтями, да так быстро, что они сливаются, мелькая, как спицы в колесе. Самочка, судя по всему, нисколько не обижается; может быть, ей даже приятно. Но как бы то ни было, самочка, даже если она черепаха, не может сразу уступить первым знакам внимания со стороны самца. Она должна хотя бы ненадолго напустить на себя вид неприступной добродетели, поэтому вырывается из его объятий и уплывает. Самец, распаленный до неистовства, бросается со всех ласт вдогонку, опять оттесняет ее в сторонку и снова задает ей взбучку. И ему приходится повторять это несколько раз, пока самочка не согласится жить с ним, так сказать, одним домом. Что ни говори, а террапин — честное пресмыкающееся: он нелицемерно дает понять с самого начала, каков у него норов. Самое интересное, что самочку нисколько не тревожат эти несколько порывистые манеры. Они ей кажутся даже приятными и не лишенными оригинальности. Но ведь на вкус и цвет товарищей нет, даже среди людей.
Но высшую ступеньку на пьедестале почета я бы присудил насекомым — настолько разнообразны и поразительно нестандартны их любовные ухищрения. Вот, например, богомол — вы только взгляните на выражение его «лица», и вас уже не удивят никакие странности частной жизни этих существ. Маленькая головка с громадными выпуклыми глазами над заостренным носиком, на котором вибрируют короткие усики; а глаза-то, глаза: водянистого, бледно-соломенного цвета, с черными щелочками кошачьих зрачков, придающих им исступленное и безумное выражение. Пара сильных, украшенных страшными шипами передних ног согнута под грудью в ханжеском смирении, словно в молитве, готовая в любой момент, выбросившись вперед, сжать жертву в объятиях, дробя ее, как зазубренные ножницы.
У богомолов есть еще одна отталкивающая привычка — присматриваться, потому что они могут поворачивать голову совсем по-человечески; словно в недоумении, они склоняют свою заостренную головку без подбородка набок, глазея на вас дико выпученными глазами. А если вы подкрались сзади, богомол оглядывается на вас через плечо с чрезвычайно неприятным выжидающим видом. Только богомол-самец, думается мне, может найти что-то хоть чуточку привлекательное в самке, и можно, казалось бы, надеяться, что у него хватит ума не доверять невесте с таким «личиком». Увы, ничего подобного — я видел, как один из них, сгорая от любви, сжимал самку в объятиях, и в тот самый момент, когда они осуществляли свой брачный союз, супруга с нежным изяществом обернулась через плечо и принялась буквально есть поедом своего благоверного, с видом гурмана смакуя каждый кусочек, откушенный от его тела, все еще приникшего к ее спинке, причем усики у нее дрожали и трепетали, когда она проглатывала очередной нежный, свеженький комочек.
Паучихи, разумеется, тоже славятся этой неприятной и антиобщественной привычкой пожирать своих мужей, поэтому и для паука ухаживание сопряжено с опасностью для жизни. Если дама проголодалась, то, не успев сделать предложение, жених окажется спеленутым в аккуратный сверточек, и его прекрасная дама высосет из него все соки. У одного вида пауков самцы выработали специальный ритуал, который позволяет им подобраться достаточно близко к самке, чтобы, поглаживая и щекоча, привести ее в благодушное настроение и при этом не попасть ей на закуску. Самец является с небольшим подарком — мухой, например, — тщательно упакованным в шелковистый кокон. Пока самка возится с угощением, он подбирается сзади и поглаживает ее, доводя до легкого транса. Случается, что ему удается удрать после свадьбы, но по большей части в конце медового месяца его постигает иная судьба — воистину, путь к сердцу паучихи лежит через ее желудок…
Самец другого вида пауков выработал еще более хитроумный способ обуздания своей кровожадной супруги. Подкравшись к ней, он тихонько поглаживает ее лапками, пока она, как это свойственно паучихам, не впадает в своеобразное гипнотическое состояние. Тогда самец, не теряя ни секунды, ловко прикрепляет ее к земле прочной паутинкой, так что, опомнившись от транса на этом брачном ложе, она не может слопать своего мужа, как завтрак в постели, пока не выпутается из тенет. Обычно он успевает удрать.
Если хотите быть свидетелем действительно экзотического романа, совсем не обязательно пускаться в путешествие по тропическим джунглям — достаточно выйти на собственный задний дворик и осторожно подкрасться к самой обыкновенной улитке. Семейный уклад здесь так же замысловат, как сюжет современных романов, а все потому, что улитка — существо гермафродитное, то есть двуполое: она играет, так сказать, двойную роль в брачных церемониях и при спаривании. Но мало того — улитка обладает еще одной, более замечательной особенностью. У нее на теле есть небольшая, похожая на мешочек полость, в которой из углекислого кальция формируется крохотная листообразная пластинка — ее называют в народе «стрела любви». Когда одна улитка — напомню, сочетающая мужской и женский пол — встречается с другой, тоже обоеполой, они приветствуют друг друга самым диковинным образом. Они колют друг друга «стрелами любви», которые входят глубоко в плоть и очень быстро рассасываются. Очевидно, эта забавная дуэль не так уж неприятна, как может показаться; «стрела», втыкаясь в бок улитки, явно доставляет ей удовольствие — может быть, изысканное щекочущее ощущение. Но как бы там ни было, эта предварительная игра создает у улиток подходящее настроение для серьезного дела — продолжения рода. Сам-то я не занимаюсь садоводством, но, будь я огородником, у меня не хватило бы духу уничтожать улиток, даже если бы они ели мои овощи. По-моему, существо, которое не нуждается в Купидоне, а носит с собой собственный колчан с любовными стрелами, стоит целой грядки скучной, бесстрастной капусты. И угощать такого гостя в своем огороде — большая честь.
Животные-архитекторы
Как-то раз я получил посылочку от приятеля из Индии. В коробке лежала записка: «Держу пари — ты не знаешь, что это такое». Я нетерпеливо, сгорая от любопытства, отогнул верхний слой обертки и увидел нечто сильно напоминающее два листа, неумело сметанные на живую нитку.
Свое пари мой друг проиграл. Стоило мне взглянуть на крупные, неровные стежки «через край», как я понял: это гнездо птицы-портного, которое я давным-давно жаждал увидеть. Листья дюймов шести в длину, по форме похожие на лавровые. Сшитые по краям, они напоминали сумочку с прорехой на дне. Внутри сумочки было устроено уютное гнездышко из сена и мха, а в нем лежали два маленьких яичка. Птица-портной — из мелких пернатых, размером она с синичку, но клюв у нее длинный. Это и есть ее «швейная игла». Облюбовав пару подходящих листьев, висящих рядом, портной сшивает их настоящей хлопковой нитью. Самое любопытное даже не то, что птица ухитряется сшить листья, а то, где она берет хлопок, чтобы ссучить нитку? Некоторые знатоки уверяют, что птица и прядет сама, другие считают, что готовый материал добывается где-то «на стороне», а вот где именно — никто не знает. Как я уже говорил, стежки получаются довольно крупными и не очень-то красивыми, но признайтесь, много ли вы встречали людей, которые сумели бы сшить пару листьев, пользуясь вместо иголки клювом?
В мире животных строительное мастерство исключительно разнообразно. Разумеется, одни животные понятия не имеют о том, что такое приличный дом, зато другие строят комфортабельные жилища сложнейшей конструкции. Удивительно, что у самых близких родственников можно наблюдать неисчерпаемое разнообразие вкусов во всем, что касается архитектурного стиля, расположения и размеров гнезда, а также выбора строительных материалов.
Само собой, у птиц можно найти гнезда любых форм и размеров. Они варьируют от лиственной колыбельки птицы-портного до полного отсутствия гнезда, как у императорского пингвина: ведь вокруг ничего нет, кроме снега. Пингвины просто носят яйцо на тыльной стороне широкой плоской лапы, прикрывая его складкой кожи на брюшке. А стрижи саланганы лепят свое хрупкое чашевидное гнездышко из собственной слюны, иногда с примесью веток или лишайников, прилепляя его к стене пещеры. Разнообразие гнезд у африканских ткачей совершенно поразительно. Один из видов обитает в колониальных гнездовьях: размером с хорошую копну сена, они смахивают на многоэтажные дома, где каждая семья имеет собственную квартирку. В колоссальных гнездовьях порой кроме законных хозяев обитает превеликое множество разных квартирантов. Там любят селиться змеи, лемуры и белки. Если такое коммунальное гнездо разорить, можно найти богатейшую коллекцию живых существ. Стоит ли удивляться, что порой деревья подламываются под тяжестью грандиозных сооружений. Обыкновенные общественные ткачи, обитающие в Западной Африке, плетут круглое, аккуратное гнездышко, похожее на корзиночку из пальмовых волокон. Селятся они тоже колониями и подвешивают свои гнезда к каждому мало-мальски подходящему сучку на одном дереве, и подчас кажется, будто оно принесло невиданный урожай каких-то диковинных плодов. Пестрые крикливые обитатели этих коммунальных квартир совсем как люди занимаются ухаживанием, высиживают яйца, вскармливают потомство и переругиваются с соседями, словно в густонаселенном муниципальном доме.
Строя гнезда, ткачи не только превзошли других птиц в мастерстве плетения — они научились даже узлы завязывать! Их гнезда накрепко привязаны к веткам, и оторвать их удается не сразу. Однажды я наблюдал за ткачиком, закладывавшим, так сказать, фундамент своего гнезда, — это было нечто поразительное. Он решил подвесить гнездо на кончике тонкой веточки в середине кроны и подлетел к ветке с длинным пальмовым волокном в клюве. Когда он опустился на ветку, она заходила под ним ходуном — он едва удерживался, хлопая крыльями. Наконец, кое-как уравновесившись, он принялся вертеть в клюве пальмовое волокно, пока не перехватил его точно посередине. Затем попытался обернуть волокно вокруг ветки, чтобы оба конца свисали с одной стороны, а петля — с другой. Ветка качалась, и ткачик два раза ронял волокно — приходилось лететь вниз, подбирать, но все же он ухитрился перекинуть волокно через ветку, как ему хотелось. Тогда он прижал волокно лапкой, чтобы не сползало, а сам нагнулся вниз головой, рискуя свалиться, и, пропустив свободные концы волокна в петлю, туго затянул их клювом. Затем он еще несколько раз слетал за новыми волокнами и повязал их на ветку. Целый день он сновал туда-сюда, пока на ветке не оказалось двадцать или тридцать крепко привязанных волокон, свисавших вниз странной бородой.