Мясо по-французски
Шрифт:
– Может, вместе купим, Тимохин?… – Виталий сделал крупный глоток.
К ним как раз пришла информация с их медицинских карт, когда они закончили переговоры.
– Наша компания даёт лишь приблизительную дату смерти. Вернее, с точностью до года. Точнее в вашем возрасте дату определить достаточно проблематично, если, конечно, вы не смертельно больны уже сейчас, – сказал улыбающийся молодой мужчина в строгом костюме.
– Что он сказал, Вит? Не совсем понял, – Тимохин озадаченно посмотрел на
Виталий перевёл. Тимохин молча кивнул.
– Так же наша компания не даёт медицинских заключений и диагнозов. Мы не являемся медицинским учреждением. Срок жизни определяет программа, в которую мы вносим предоставленные вами анкетно-медицинские данные и указанные вами вредные привычки. Это в сочетании с лазерным исследованием кожного покрова вашего тела позволяет дать относительно точный результат.
Виталий перевёл. Тимохин кивнул.
Все прошло относительно быстро. Аппарат, в котором их обследовали, походил на обычный томограф. На выходе им вручили часы в коробках, сказав, что там уже установлен оставшийся им срок.
Это были практически обычные механические часы, только с обратным ходом. Секундная стрелка там перемещалась раз в день, минутная, соответственно – раз в неделю, а часовая – раз в месяц.
32 года. Так и получалось у Виталия, как вчера и говорили. Почти так. Вроде, всё прогнозируемо – ожидаемо… Но по телу прошли мурашки. Немного на самом деле-то. Немного. Виталий перевёл взгляд на друга. Тимохин стоял бледный, поджав губы.
– У тебя сколько, дружище? – глаза Семёна были испуганы.
– Тридцать два.
– А у меня девять… Всего девять, дружище…
Виталий развернулся и пошёл с моста. Выйдя на дорогу и встав рядом с машиной, он поднял руку. Стоял. Задумчив. Рука поднята. Смотрит в сторону реки. Остановившаяся машина посигналила ему. Он, вздрогнув, заметил её.
Сел на заднее сиденье, назвал адрес, уставился в окно.
– Погода нынче какая хорошая! Октябрь, а тепло, как в сентябре, – водителю, крупному усатому мужчине, видно, очень хотелось поговорить.
– Да.
– Подвеска-сука стучит – слышите?
– Слышу…
– Ямы кругом! Когда дороги, наконец, сделают?
– К зиме…
– Ну да… ну да… к лету опять чтобы развалились… ну да… А у вас-то есть машина?
– Да. Вот домой за ключами еду.
– Аааа…
– Вы меня обратно не отвезёте? Я домой поднимусь и спущусь сразу.
– Да не вопрос – любой каприз за ваши деньги.
Дальше ехали молча. Расплатился за дорогу до дома, вошёл в подъезд. Машина с усатым за рулём осталась ждать.
– Поедешь со мной?
– Куда ты собрался?
– За машиной, я ключи утопил, Алён.
– Ё! Что-же за непруха-то такая?!.. А чего ты улыбаешься?
– Алён…
– А?
– Да
– Ты чего? И ты не будешь его искать? Он же тебя кинул, Вит! Кинул… Да что с тобой такое?!
– А он иначе не смог бы воплотить свою мечту… Накопить бы при жизни не получилось! А сам бы я ему деньги не отдал… И потом, я гораздо богаче его… Ему нужнее эти деньги… Время гораздо ценнее любых денег, Алён!
Газета
Зайдя домой, Анциферов заглянул в комнату. Полина сидела перед телевизором. Всхлипывала. Писала sms.
– Что, любовник бросил? Sms ему пишешь? – агрессивно спросил Борис.
– Сейчас показывали ребёнка… Рак, представляешь… Малышка ещё совсем. Вот, в новостях… Средства собирают на лечение.
– Ну, правильно, что отсылаешь. Давай, я тоже со своего пошлю, – чуть виновато.
Она продиктовала ему номер. Сказав, как и что нужно посылать, чтобы деньги пришли.
– Всё разворовали, олигархи. А на детей, на беженцев, всё с народа собираем, – проворчал Борис, посылая сообщение.
Внимательно посмотрел на диван. Подошёл. Взяв руки лежащую газету, пристально посмотрел на передовицу. Побледнел. Повернулся к Полине спиной.
– Я пойду, полежу, устал, – развернулся уходя.
– Боря, оставь газету! Я сейчас просмотреть только хотела!
– Полистаю – принесу.
– Принеси… Ты же всегда говорил, что эту желтуху в руки брать противно.
Зайдя в спальню, Анциферов сел на кровать. Уставился в газету. Слёзы. Проступившие слёзы закапали на бумагу, оставляя на ней крупные мокрые пятна.
Газетёнка называвшаяся «Слободка», была местной желтушной прессой. Восхваляла местную власть, так как её рупором и была. Половина статей была о достижениях местных царьков. Вторая половина была о развлечениях, праздниках, криминальной хронике.
«Муж убил свою жену из-за ревности, а сам повесился», – гласила статья на передовице. И фото. Большое фото улыбающейся Юли. И маленькое – Тимура. Она добро – он зло.
– Ну, хватит, хватит, дурачок, – нежно шептала на ухо Юля.
Борис сопел. Сопел ей на ухо.
– Боря! – Юля отстранила его, взглянув мутными от страсти глазами. – Хватит! Мы же в подъезде! Бо-о-р-я-я-я… ммм…
Закурили, сидя на подоконнике, в парадной. Молчали. Борис смотрел в пол. Юля, откинувшись, прислонилась к окну.
– Ну ведь хорошо же было, Юль?
– Хо-ро-шо… – Юля задумчиво скинула пепел.
– У тебя завтра сколько пар?
– Четыре… А ты знаешь, что меня твой друг обхаживает?
– Тимур, что ль?… Знаю.
– И что?… А если я за него замуж выйду?