Мясорубка для маленьких девочек
Шрифт:
— А может быть, как раз наоборот. У вас хватает сил оставаться цельной личностью.
Несгибаемым. Я всегда завидовал вашей чистоте помыслов, всегда надеялся, что они принесут реальные плоды…
Он сглотнул с таким трудом, словно у него болело горло. Его худоба и серый цвет лица говорят о том, что он полностью презрел заботу о материальной стороне жизни. Пятнистая кожа придает его взгляду дополнительную едкость. Подумать только: в те времена девчонкам это нравилось…
Будь я тогдашней студенточкой, я бы все позабыл ради его
Состроив брезгливую гримасу, он тычет пальцем в посетителей кафе. Такое впечатление, будто он сейчас начнет метать в них отравленные стрелы.
— Смотрите на них… Смотрите… Какое убожество, какие ничтожные людишки! Просто тошнит.
Да, пока я сидел спиной к залу, обстановка и в самом деле изменилась. Вечерний театрик вознамерился разыграть перед нами социальную драму. Никогда больше не приглашу Максимилиана в такое место. Взбудораженные панки решили в свой черед воспользоваться своими священными правами клиентов. Хозяин знает, что они не уходят, желая поиздеваться над ним. Бабник бросает на эту парочку юных кретинов взгляды, исполненные презрения, в надежде восхитить своим мужеством девицу, которую он соблазняет. Но, похоже, ей на это глубоко наплевать. Парочка в углу с тревогой поглядывает на хозяина, женщина явно боится назревающего скандала.
— И все это в каком-то смысле дело ваших рук, — провозглашает Максимилиан.
На этот раз он явно перехватил, мой соратник по борьбе. В тот миг когда я открываю рот, чтобы обругать его, он испуганно смотрит мимо меня, снова указывая куда-то в зал. Что делать — обругать его или обернуться?
Ну так я и думал: один из панков вылил свое пиво на голову фанфарона-бабника. Самое страшное унижение в глазах девушки, которую тот собирался обольстить. Одним прыжком он вскакивает на ноги и роется в кармане куртки с криком:
— Ах ты сукин сын!
Его прерывает хриплый бас хозяина:
— А ну мотайте все вон отсюда!
Максимилиан с отвращением откашливается. Он не переносит жестокости. Никогда ее не переносил. Я должен вмешаться. Женщина в дальнем углу пытается увести мужа, но тот удерживает ее, положив руку на плечо.
— Убирайтесь, живо… Эй, хозяин… Гоните их к черту… — лепечет пьяница.
Бабнику слов не требуется, достаточно услышать щелчок его пружинного ножа. Окружающие испуганно отшатываются. С его головы еще капает пиво.
— Ну, видал, сволочь? Что ты теперь скажешь?
Один из парней хватает бутылку с полки и одним ударом разбивает ее о стойку; рука у него твердая. Я бросаю взгляд на Макса: он испуган до такой степени, что не может встать и выйти. Начинается переполох, хозяин вытаскивает из-под стойки револьвер и нацеливает его на панков. Женщина пронзительно вопит, муж крепко обнимает ее. Пьяница, с головы до ног в брызнувшем пиве, блаженно хихикает.
Улучив мгновение, когда все застыли, я подбегаю в надежде выправить ситуацию.
— Тихо, тихо, успокойтесь все, мы же не будем…
Но
В зале громовым раскатом звучит выстрел.
Всеобщий столбняк. Наступает мертвая тишина.
Мой взгляд случайно падает на нелепую фигуру пьянчуги, который лежит на стойке мордой вниз; его ноги безвольно болтаются в воздухе.
Бабник с пружинным ножом без единого звука опускается на пол.
В зале слышатся только истерические стоны девушки, забившейся в уголок у стойки.
Да что же это творится, господи боже мой?.. Бабник лежит не двигаясь, истекая кровью, хозяин начинает всхлипывать, пьяница сползает со стойки и рушится на пол, муж с женой в дальнем углу по-прежнему судорожно обнимаются, как будто решили объясниться друг другу в любви.
— Это не я… Я не виноват… Это он, тот парень… Я ни при чем…
Это наконец заговорил хозяин. Он обезумел от страха. Я наклоняюсь над раненым, и у меня возникает необъяснимая уверенность, что он мертв. Подняв руку, я вытираю пот со лба.
Пульс, зрачки, сердце. Да, он мертв.
— Это не я, мать вашу! — вопит хозяин.
И смотрит на револьвер, который выпадает из его разжавшейся руки.
Что-то щелкает у меня в голове, сам не знаю, что именно. Но если минуту назад я не смог предотвратить катастрофу, то чувствую, что теперь настал момент подумать обо всех этих людях. Сейчас или никогда.
— Где вы взяли эту пушку?
— А… а что?..
— Отвечайте, и поскорее.
— Да это старая штуковина, я ее спер еще в армии… Ни разу даже не стрелял из нее… Это не я!
— Закройте кафе. И выбросьте ствол куда-нибудь подальше, в водосток, что ли.
Он еще не очухался и смотрит на меня дикими глазами. Я ору, чтобы привести его в чувство, и он исчезает.
Парочка в дальнем углу все еще не разжала объятий. Я бросаюсь к их столику.
— Вы что-нибудь видели, вы двое?
Мужчина нерешительно молчит. Я выхожу из себя.
— Да поймите же вы, здесь нет ни преступников, ни ангелов; если вы разболтаете о том, что тут стряслось, хозяин угодит за решетку, эти два недоумка попадут туда же, потому что вычислить их — пара пустяков, а у всех остальных будут серьезные проблемы. Ну так что?
Моя лихорадочная речь наводит на них страх.
— Ну так что же?
— Я не знаю… Я…
Женщина высвобождается из мужниных рук; похоже, она опомнилась быстрее его. Как ни странно, она говорит именно то, что я и хотел услышать.
— Мы… Мы ничего не видели.
— Нет, не так. Вы сидели в самом углу, услышали выстрел, но парней не заметили. Так ведь?
— Д-да… Выстрел… Но мы не видели, кто стрелял.
Я облегченно вздыхаю. Девушка все еще скулит, прижав руки к животу и привалившись к стойке. Я наклоняюсь к ней. Конечно, я совершаю глупость. Все случилось так быстро. Я протягиваю руки, чтобы поднять ее, и она кидается в мои объятия, словно к отцу родному.