Мятежная дочь Рима
Шрифт:
— Помните же! Каратак нужен мне живым!
Гальба рысью спустился вниз по заросшему травой склону земляной насыпи, на ходу он хладнокровно пересчитал варваров, чтобы выбрать удачное время для нападения. И застыл на мгновение, похожий на мраморную статую, черным силуэтом вырисовывающуюся на фоне угрюмого неба.
— Пора! — крикнул он наконец.
Пылающая стрела, выпущенная из-за насыпи, рассыпая искры, пролетела над Валом, словно давая сигнал к атаке. На четверть мили в каждую сторону пограничной крепости, вдоль парапета, тянувшегося по самому верху Вала, ширина которого превышала шесть футов, внезапно разом появились две сотни римских пехотинцев — дожидаясь этой минуты, они лежали ничком, опустив головы и прикрыв их руками, стараясь, чтобы римляне раньше времени их не заметили. Все они как один были вооружены тяжелыми боевыми дротиками. Молча, но быстро, не тратя драгоценного времени, обе центурии бегом бросились бежать назад в направлении форта, где сопротивление римлян, казалось, было только что подавлено, топот ног, обутых в тяжелые солдатские сапоги, эхом разносился вокруг. Вслед за ними появились и лучники — перегнувшись через парапет, они принялись осыпать ливнем стрел варваров, остававшихся еще внизу у подножия стены. Ловушка захлопнулась.
Кое-кто из кельтов успел заметить опасность. Бриса, пронзительно крикнув, чтобы предупредить своих соплеменников, выпускала стрелу за стрелой, глядя в бессильной ярости, как они впиваются в щиты, не причиняя римлянам никакого вреда. Но мгновением позже она и сама была ранена — римская стрела впилась ей в руку. От удара она отлетела назад, рухнула на спину, подмяв под себя лук, и он с сухим треском сломался под тяжестью ее тела.
Передовой отряд, возглавляемый Арденом, еще не успел заметить появления римлян у себя за спиной. В горячке боя они перебрались через земляную насыпь и взобрались на Вал с другой стороны. Прыгая и вопя, они совсем забыли о своем вожде, который криками пытался навести хоть какой-то порядок. Арден готов был выть от бессильной ярости — сколько раз он твердил своим собратьям о необходимости жесткой дисциплины! А теперь эти тупоголовые ослы решили, что битва закончилась!
— Еще рано, — проговорил Гальба, глядя, как ликующие варвары, не замечая их, бегают взад-вперед по Валу.
А в это время обе римские центурии, стремительным потоком хлынув вниз, окружили только что взятую кельтами крепостную башню. Горсточка варваров, оказавшаяся между двух огней, была уничтожена мгновенно. Боевые дротики, жужжа в воздухе, пронзали одно человеческое тело за другим, спустя всего лишь мгновение все кельты оказались нанизанными на них, словно жуки на булавки, а те, кому посчастливилось уцелеть, в панике прыгали вниз с Вала и скатывались в крепостной ров. Те из них, кто успел в последнюю минуту заметить опасность, крикнули, надеясь предупредить Ардена и остальную часть отряда, но было уже слишком поздно. Обе римские центурии сомкнулись поверх горы изуродованных, окровавленных человеческих тел, громоздившихся возле внешних ворот, в воздухе зазвучали отрывистые команды, и на стене появились тяжелые металлические котлы. Еще миг, и их содержимое, булькая и шипя, черной волной хлынуло вниз через бойницы прямо на головы варваров, с воплями разбегавшихся в разные стороны. Кое-кто, визжа от нестерпимой боли, катался по земле.
Среди варваров началась паника.
По рукам быстро передали горящий факел. Раздался оглушительный взрыв, и огненная жидкость брызнула в разные стороны.
Греческий огонь!
То, что еще оставалось от ворот, мгновенно вспыхнуло, и вихрь пламени взвился к самому небу. Те из варваров, кто бросился вперед в безумной надежде прорваться, спастись, мгновенно превратились в пылающие живые факелы. Охваченные огнем люди, дико крича от нестерпимой боли, бежали, катились по травянистому склону к реке, в слепой надежде спастись. Несчастные заживо горели прямо на глазах у своих соплеменников. И это жуткое зрелище заставило варваров дрогнуть.
Римляне, подчиняясь жесткой дисциплине, стреляли только по команде. Ливень стрел, которыми они осыпали варваров с верхушек сторожевых башен, с каждой минутой становился все гуще. Кельты один за другим падали на землю, пронзительно крича и корчась в агонии, заклинания друидов оказались бессильны защитить их от закаленных в огне тяжелых римских стрел. Воспользовавшись замешательством варваров, солдаты отбили баллисту, и массивные стрелы ее вновь засвистели в воздухе — каждая такая стрела, угодив в толпу, пронзала сразу несколько человеческих тел, выкашивая в рядах нападающих целые просеки, словно исполинская коса. Остальные римляне бросились бегом к задней стене крепости, крепко-накрепко закрыли ворота и задвинули засов, отрезав отряд Ардена от остальных его соплеменников, так что теперь они не смогли бы прийти им на помощь.
Армия кельтов оказалась разрезанной надвое. Адрианов вал снова замкнулся, точно исполинские ворота, все пространство перед внешним проходом простреливалось римскими лучниками, тут и мышь не смогла бы проскользнуть незамеченной, задние ворота были закрыты наглухо, а поверх стены стояли остальные римляне, готовые прикончить любого, кто осмелится поднять голову. Каратак и вместе с ним две сотни кельтов оказались в ловушке.
— Уничтожить их! — проревел Гальба.
Приказ еще не успел сорваться с его губ, как где-то за его спиной пронзительно взвыла труба и отряд римских кавалеристов, вылетев из-за угла, одним прыжком взлетел на насыпь. Это выглядело так, словно сама земля разверзлась у них под ногами, как бывает во время Самайна, и духи мертвых воинов вырвались оттуда, чтобы расправиться с живыми. Потрясенные варвары застыли, словно вросли в землю. А римляне обрушились на них сверху, точно лавина.
— Предательство! — завопил Арден, сообразив наконец, что произошло. Но было уже поздно.
Два отряда, кельты и римляне, пешие и конные, столкнулись друг с другом, и от оглушительного грохота содрогнулась земля. Треск ломаемых копий и расколотых щитов, вопли раненых и затоптанных, пронзительное ржание искалеченных лошадей — все сплелось воедино, и те, кто наблюдал за боем, поначалу даже не могли понять, что происходит. Но как только пыль немного осела, все увидели старшего трибуна — рубя налево и направо мечом, он пробирался туда, где сражался Арден.
— Помните, он нужен мне живым! От мертвого мало проку!
Снова взвыли трубы, и с высоты Вала понеслись приветственные крики римлян.
А в это же самое время за Валом, ближе к северу, Марк и две сотни петрианцев, находившиеся в засаде, выскользнули из-за деревьев и напали на варваров с тыла. Точно так же, как Гальба сейчас собирался перерезать оставшихся в живых варваров у южной стены Вала, так и Марк спешил к нему с другой стороны, чтобы проделать то же самое — только у северной.
Луций Марк Флавий, помня о том, что опозорившая его жена томится в тюрьме, а карьера висит на волоске, был готов на все, чтобы в этот день покрыть себя неувядаемой славой. Добиться этого или умереть. В конце концов, твердил он себе, именно кровавые войны легли в основу могущества Рима, и история уже многократно успела доказать, что слава, добытая на поле битвы, способна смыть любой позор и что лавровый венок на челе победителя надежно прикроет собой грязное пятно. Рим всегда любил, чтобы ему приносили жертвы, и любой, кто пал на поле боя, мог быть уверен в том, что имени его никогда больше не коснется пятно бесчестья.
Наступил час его мести.
Марк со своими людьми незаметно выскользнул из ворот крепости на рассвете, задолго до того, как взошло солнце. Две сотни его лучших кавалеристов словно косой прошлись по вражеской территории, уничтожая всех, кто попадался у них на пути, — их задачей было напасть на варваров с тыла в тот момент, когда они меньше всего будут этого ожидать. В результате в крепости почти не осталось солдат, и еще несколько больших участков Вала оказались оголены, но Гальба уговорил-таки префекта согласиться на его безумный план, поклявшись, что Арден нанесет главный удар именно в том месте, где они договорились. Впрочем, другого выхода у Марка не было — как еще мог он надеяться одержать верх над кельтами, во много раз превосходившими их численностью?