Мятежный дом
Шрифт:
— Ты умело от всего отпираешься, — глаза Вальне совсем превратились в смотровые щели. — Посмотрим, как ты сейчас отопрешься от этой байки о чуде в пещерах. О блаженной Садако Такэда.
— Я не буду ни от чего отпираться, — очень медленно и раздельно сказал Дик. — Когда я заблудился в ничьих подземельях под Пещерами Диса, мне во сне явилась слепая женщина в хабите Синдэна. Она вывела меня через решетку, которая была слишком узкой. И указала выход. Она напомнила мне моё настоящее имя. Я думаю, это была блаженная
Что бы ни чувствовал сейчас Вальне — но он отступил к стене, и Дику стало чуть полегче. Чуть — потому что, отступив, Вальне продолжал сверлить его взглядом, и остальные трое тоже не сводили с него глаз.
— И… — прорвал наконец молчание Стейн, — она что-то ещё сказала тебе? Кроме твоего настоящего имени?
— Да, сэр. Она сказала, что здесь — мой дом. Здесь, на Картаго.
— И всё?
— Да. Всё.
— И ты поверил? — спросил Бадрис.
— А почему я не должен был верить?
— Хм, — Стейн опять потеребил бороду. — Парень, если честно — я слегка разочарован. От кого-кого, а от блаженной Садако можно было бы ожидать четкого оперативного плана. Вальне, при всем уважении к вашим потерянным погонам — вы идиот.
— Вы еще пожалеете о своих сльовах, — сказал Вальне. — И о том, что поверили этому мелькому авантюристу.
Он взялся за дверную ручку, но Бадрис остановил его.
— Погодите!
— Чего вам ещё?
— Вашего внимания, господин начальник палубной команды. Ведь сегодняшние боты не исчерпываются ботом синоби, — эколог вынул из кармана второй мнемопатрон. — В ста тридцати милях от нас курсом на северо-восток идет большое стадо красноперого тунца. Нужно готовить палубное оборудование и снасть — если, конечно, лов остается нашей приоритетной задачей.
— Конечно, остается, — бросил Торвальд. — Младший матрос Огаи, можете возвращаться к своим обязанностям.
— Я тоже вернусь, с вашего разрешения, — Бадрис встал и потянулся. — Ужасные кресла.
— Ужасная навега, — усмехнулся Стейн. — Ужасный океан и ужасная планета — извините, Бадрис. Как все-таки хорошо, что блаженная Садако не явилась мне, и я однажды с чистой совестью рвану отсюда когти.
Он вышел из рубки очень быстро, и когда Дик с Бадрисом перешагнули порог, ботинки старпома уже гремели по трапу где-то внизу.
— Сэр, — окликнул эколога Дик. — Сэр, я… нагрубил вам недавно. Мне очень жаль. Я прошу у вас прощения.
— Хорошо, — помедлив, сказал эколог. — Я прощаю вам сказанные в горячности слова. Но ваш образ действий и образ мысли по-прежнему нахожу непростительным. Нельзя принимать решения, которые вы принимаете, сходя из видений и снов. При всей искренности намерений — нельзя. Картаго не будет вам домом, поймите. Вы не подходите планете, а она вам.
— У меня была планета, которая подходила мне, — сказал Дик. — Тайсёгун Рива распорядился ею по-своему. У меня был корабль, который мог бы стать мне домом. Синоби Рива отобрал его. Картаго будет моим домом, сэр. Это справедливо, я думаю.
Бадрис ничего не ответил. Открыв второй люк, он вышел на палубу.
Волнение не улеглось, но в облаках впервые за две недели появились просветы. Тучи уже не могли удержать солнце, как ветхая сеть — рыбу. Растопыренные лучи вонзались в воду, и вода играла под ними, становясь то пурпурной, то муаровой.
— Как жалко всё-таки уничтожать такой прекрасный бот, — с досадой сказал Бадрис, вцепившись в поручни. — Подлинный шедевр.
— Но, — юношу вдруг осенило, — мы ведь можем и не уничтожать его! Перепрограммируем и сделаем своим!
Эколог послал ему через плечо такой взгляд, что весь энтузиазм сразу испарился.
— Юноша, — сказал наставительно Бадрис. — Даже я знаю, что в вашей священной книге сказано: «Не укради».
Глава 9
Рождество и Детонатор
Когда после удачного лова тунца команда слегка пришла в себя, Дик обнаружил, что потренироваться желают уже четверо. Дик надеялся извлечь из этих занятий много пользы и для себя, так как об имперской школе фехтования имел только самые общие представления.
Местом тренировок выбрали площадку третьей секции в кормовой части, за надстройкой цеха. После того как выбрали сорок тонн тунца и сняли оборудование для лова, здесь освободилась площадка пятнадцать метров на девять — как раз столько, сколько нужно для тренировочного боя. На «Паломнике» никогда не было такой роскоши.
Шторм остался далеко позади, навега шла полным ходом на юго-восток, за кормой снова тянулись лески на барракуду, а на леерах гирляндами висели хвосты и плавники тунцов, мясистые и красные на просвет — угощение к рождественскому пиру. Солнце палило вовсю, несколько беспечных матросов успели поймать ожог, так что капитан неуклонно настаивал на ношении одежды с длинным рукавом, широкополых шляп и очков, а еще лучше — масок.
Открытые участки палубы раскалились, ступать на них босой ногой было опасно — поэтому фехтовальщики, выплясывая над пустой секцией трюма, производили немало шума, и скоро на них сбежались посмотреть все, кто не был занят.
Холмберг, говоря, что равного ему среди пленников нет, он не ошибался и не хвастался. Он был лучшим бойцом, по крайней мере, на «Фаэтоне». Учебных свогов было всего два, так что пришлось кидать жребий. Первыми выпало как раз Холмбергу и Йонасу Стейну. Поединок шел по очкам и Холмберг завершил его в четырнадцать секунд, десять из которых ушли на команды рефери: «В позицию! Приготовиться! Бой! Поражение засчитано!»