Мятежный дом
Шрифт:
То, что толкалось изнутри острыми гранями в грудь и в горло, прорвалось наконец.
— Я же никогда и ничего не просил для себя, — выдавил он сквозь зубы. — Я же хотел так мало. Живым себя отдать хотел… Ты не взял. Мертвым — не взял. Тебе что надо-то? Что за фунния?
В памяти всплыл день казни, окутанная белыми шелками золотоликая фигура на пьедестале гравиплатформы.
Керет. Мало того, что он не знал никогда никакого горя, мало того что он жил в неге и роскоши, под неусыпной охраной, которая и чихнуть на него никому бы не позволила —
— Я убью его, — сказал он вслух.
Дик прижался лбом к холодному железу гудящей стиралки — и на запотевшем стекле окошечка вывел знак «синоби». Терпение. Где-то он слышал, что по-настоящему решительному убийце не помешает никакая охрана — если он обладает достаточным запасом терпения и умения. А, да — он слышал это от Шаны. Один из основных принципов синоби — не бывает неприступных крепостей, неуязвимых систем обороны и безупречной охраны. В системах безопасности всегда есть дырка. Всегда.
— Останови меня, — снова вслух сказал он. — Давай, останови, если хочешь. Ты же устроил все так, что одним все, а другим ничего. Ты…
Это было невероятно трудно сказать. Все равно что плюнуть в лицо коммандеру Сагаре, отцу Ариме или капитану Хару.
— …ты предал меня. Теперь делай что хочешь — я сам по себе.
«Никто не бывает сам по себе» — ответил голос внутренней сволочи. — «Кто не с Ним — тот со мной».
— Нет, сука. Я сам по себе, но я и не твой. Я ничей. Пока жив хотя бы…
— Эй, ты с кем там? — Шана просунулась в дверь. — Боги мои, что ты возишься? Надевай рубашку, поднимайся… Или тебе опять плохо?
— Нет, я в порядке.
— Тогда пошли. А вот это, — она заметила знак на стекле стиральной машины — совсем лишнее. Незачем людей пугать.
Проскользнув в душевую, она стерла рукавом знак на стекле.
— Идем.
— Шана, — он удержал ее за руку. — Шана… поцелуй меня.
— Что, прямо сейчас?
— Да.
Шана, прищурившись, посмотрела ему в лицо.
— Может, и дать тебе прямо сейчас?
— Если хочешь.
— Ладно, — Шана усмехнулась и прижалась губам к его губам.
Ее поцелуй обещал все то же самое. «Нравлюсь ли я ей, или это задание — какая разница? У нее замечательная грудь, и ей все равно, убийца я или нет…»
— Это тебе от меня лично, — прошептала Шана, прерывая поцелуй. Сделала шаг назад. — А это — просто от женщины, которую ты попытался использовать для мести другой юбке!
Конец фразы Дику расслышать было трудно, потому что от сильной пощечины звенело в голове. Девица на занятиях по рукопашному бою явно времени зря не теряла.
— За что?! — заорал на нее Дик. — Могла бы просто сказать «нет»!
— А за то, что ты на навеге все время воротил от меня нос из-за того, что я синоби! Что, как получил отлуп от своей шнайдерки — так и синоби сделалась хороша, да? Свинья ты, вот!
— А что так уж сильно изменилось после навеги, где ты на меня вешалась? Почему я вдруг сейчас стал свиньей, а?
— Потому что ты по-прежнему мне не веришь! Ты все еще думаешь, что я на задании — но теперь тебе это уже без разницы, тебе все равно, с кем, и ты… ты ничем не лучше тех, кто ходил ко мне в «Горячее поле».
— А с чего это я должен быть лучше? Это же, по-вашему, нормально — не любить женщину и спать с ней, не брать на себя никаких обязательств — и спать, просто потому что хочется с кем-то переспать! Почему я должен быть лучше?!
— А зачем тебе тогда я?! Найди себе гемку из обслуги больницы! Да тебе любая из них даст, ты же Апос…
Конец ее фразы оборвался пощечиной, не менее сильной, чем она отвесила Дику. Отшатнувшись, Шана молча смотрела на юношу, а тот — на свою правую руку, так, словно не мог решить, куда ее теперь девать.
— Я… извини, я… — он запнулся. — Сам не знаю, как это вышло…
— Ну хоть флорда при тебе не было, и то хлеб, — Шана потерла щеку.
Флорд-то на самом деле был, Дик с ним не расставался никогда, но в самом деле, не такой же он дурак, чтобы…
— Ты меня первая ударила.
Шана посмотрела на него и вдруг засмеялась.
— А хороши мы с тобой! Посмотри на себя! Нет, ты только посмотри!
Она подтащила юношу к зеркалу, протерла запотевшее стекло. Несколько секунд они смотрели на себя — оба взъерошенные, мокрые, с красными пятнами на лицах. Дик попытался унять судороги диафрагмы, которые заменяли ему смех — не получилось.
— Надо… приложить… холод… — давясь, сказал он.
— Или врезать… друг другу… еще по разу. Для симметрии, — сквозь смех предложила она.
— Нет, спасибо…. У меня до сих пор… в ухе звон.
Они одновременно протянули руки к крану, их пальцы встретились, и Дик тут же отдернул ладонь. Шана покачала головой.
— Смешной ты все-таки.
Она открыла кран, и несколько минут оба умывались холодной водой. За спиной у них открылась дверь, пожилая тэка привезла на тележке еще несколько тюков белья, развязала их и невозмутимо принялась сортировать — простыни отдельно, наволочки отдельно, пижамы отдельно, халаты врачей отдельно. Карманы пижам и халатов она тщательно просматривала, чтобы в машину не попали посторонние предметы, когда что-то находила — складывала в специальный синий ящичек. Интересно, подумал Дик, если бы она застала нас в позе «достань огонек с того берега речки», что бы она сделала? Ушла за дверь, осмелилась бы заметить, что здесь неподходящее место или спокойно начала сортировать белье? Наверное, последнее… Ну вот, можно уже и не умываться — рожа равномерно красная.