Мятежный дом
Шрифт:
— Я намереваюсь в ближайшие дни совершить небольшую жертву в кенотафе ваших родителей. Не желаете ли присоединиться?
— Я… (христианка? не люблю могил? боюсь тебя, старая лиса?) не знаю, как это делается. Простите.
— О, ничего сложного. Вы можете просто присутствовать — это несложная процедура, вы ее быстро освоите.
— А…зачем вам я?
— Без кровного родственника я не смогу получить доступ в сам кенотаф, — Ли поклонилась. — Это была бы такая честь.
Бет что-то не очень верилось во внезапное благочестие
Прошло четыре дня с тех пор, как Бет получила у Керета высочайшее разрешение на открытие приюта для гемов. Подготовка к церемонии подписания контрактов заняла столько времени, что увидеться с Рокс не получилось: она передала документы курьером. Рокс в ответ прислала ей официальное приглашение на открытие приюта, но до этой даты оставалось еще три недели. Может быть, Ли хочет поговорить о Роксане? А может быть, о… о ком-то другом?
— Добрый день, — вошедшая с поклоном в кенотаф старуха была одета в темно-коричневое платье и белую траурную накидку. — Поставь поднос сюда, дочь, и уходи.
Гладко выбритая (примета ученика-синоби) девочка, ровесница Бет, поставила поднос на низкую треногу, для ритуальных подношений и исчезла. Бет заблокировала за ней дверь и, присев на скамеечку для медитаций и молитв, начала наблюдать за действиями старухи.
Аэша Ли принесла несколько листов плотной желтоватой бумаги из гаса — грубоватой и волокнистой даже на вид — тушечницу, маленький сосуд с водой и черную палочку с каким-то рисунком. Когда она начала растирать палочку о каменное дно тушечницы, Бет не удержалась и спросила:
— Разве нельзя было все это сделать заранее?
— Можно, — кивнула ведьма. — Но это означало бы непочтение к ритуалу, а значит — к вашему батюшке.
— А вы и вправду его почитаете?
— Да, — не отрываясь от своего занятия, сказала Ли.
— Мне замолчать, чтобы не отрывать вас от… м-м-м… ритуала?
— Нет, если вам не будет угодно, — улыбнулась женщина. — Мастер ритуала отличается от ученика тем, что отвлечь его не может никто. На глубинном уровне он сосредоточен и не допустит ошибки.
— А в чем смысл этого ритуала?
— Смысл, как всегда, в самом ритуале. Ты делаешь что-то с этим миром — а мир что-то делает с тобой. Все повторяется — и все изменяется.
Она закончила растирать тушь и налила в тушечницу немного воды.
— Можно сделать то же самое световым или структуральным пером, но когда ты с неизменным терпением растираешь тушь и подбираешь правильную пропорцию воды, ты изменяешься чуть-чуть больше.
— И какова цель этих изменений?
— Попытаться что-то понять. Ну вот, — старуха выпрямилась, с удовольствием осмотрев дело своих рук. — Прекрасная тушь, не слишком жидкая и не слишком густая. Проверим ее?
Она взяла один из листов бумаги и в семь быстрых движений набросала какой-то знак.
— Искусство каллиграфии — это не просто искусство чистописания, — сказала она, протягивая бумагу Бет. — Это искусство понимания прежде всего. «Терпение», которое звучит как «синоби» — простой знак всего из двух элементов: вверху — «меч», внизу — «сердце». Тут немного размазано. Мне нужно набить руку.
Она взяла второй лист бумаги.
— Есть синоним, записывающийся в два знака: «симбо», — на этот раз Бет не смогла так легко сосчитать штрихи. — Этот знак означает «горечь», а этот — «обнимать, держать». Два разных слова обозначают два разных рода терпения. «Синоби» — это настойчивость в ожидании в самом действии. «Синобу» означает — совершать тяжелые, порой мучительные усилия, терпеть боль и насмешки, продвигаясь к цели. «Симбо» — другой род терпения. Он обозначает стойкость в поражении, умение перенести боль, которая кажется совершенно бессмысленной. Вы понимаете разницу?
Бет кивнула и положила перед собой второй листик. Знаки были набросаны точно посередине страницы, один под другим, одинакового размера. Бет слишком мало понимала в этом искусстве, чтобы вынести какое-то суждение, но ей эти знаки казались безупречными.
— Чтобы понять, как мыслит человек, нужно понять, что значит для него то или иное слово. Возьмем что-нибудь совсем простое. Например, «песок». Казалось бы, ну песок и песок… — нарисованный шпионкой знак опять был простым, как «синоби». — Читается как «ша», «са» или «суна». Тоже состоит из двух элементов: «маленький» и «камень». Там, где человек, мыслящий только на астролате или, к примеру, на фарси, увидит рыхлую, лишенную структуры массу — человек, знающий ханьцзы, увидит множество маленьких камней. А камень, даже маленький, — это уже серьезно. Или возьмем более сложное, комплексное и абстрактное понятие… Ну, например, «ответственность».
Кисть снова запорхала над бумагой.
— Оно пишется опять-таки в два знака. Этот означает — «нести на плечах». А этот — «поражение». Вместе читается как «футан».
— А Рихард… — Бет говорила медленно, подбирая слова, — понимает ответственность так, как понимаете вы?
— Нет, — женщина покачала головой. — В том-то и дело. Для него поражения не существует. Победа или смерть. Ему не хватает терпения второго рода.
— А… — Бет коснулась пальцем знака «песок», — ему?
— Хватает. В этом мы имели возможность убедиться. И ответственность он понимает именно так, как это написано здесь.
— А есть другое понимание ответственности? — Конечно. Например, вот это, — на новый лист легли еще два знака. — Первый обозначает «верность, праведность, честь». Второй — «служба, задача». Вот это слово — «гиму» или «йе-у» — применимо к Рихарду. Знание ханьцзы — это еще и умение различать оттенки смыслов, сеу О’Либерти-Бон. Хотя оттенки можно различать и без него.