Мятежный капитан
Шрифт:
— Не лезь к парнишке, гнида тыловая! К стенке он ставил! Наверное, в заградотряде геройствовал? Не свою ты, да и не вражескую кровь проливал! Простых мальчонков-несмышленышей гробил? Повтори, что ты сказал, на каком фронте ты мешками кровушку проливал? Может на Юго-Западном? Да, я тебя сейчас тут и кончу, за твоих Сталина и Берию…
— А ты кто такой? — чуть стушевался статный ветеран.
— Командир противотанковой батареи капитан Иволгин! Жаль, что вас прихлебателей вместе с Лаврентием не шлёпнули в пятьдесят третьем!
Дедуля со шрамом говорил не столько старому чекисту, сколько обращаясь к Эдику и другим очередникам.
— Выходит, пока я «Тигры» расстреливал прямой наводкой, ты из укрытия мне в спину целил из пулеметов?! Народ безвинный расстреливал! Кровопийца! Я сам раз чуть под расстрел не попал, снаряды кончились, танки прорвались, а я под трибунал! Хорошо немец тогда на нас так шибко попёр, не успели приговор привести в исполнение, а потом в меня и стрелять было уже некому, сам трибунал сбежал в тыл. В ночном бою чудом выжил — ранило меня в лицо, оклемался в госпитале и вновь продолжил немецкие танки уничтожать! Ещё два года воевал с неснятым приговором! Ну, что молчишь, старый хрен? Так где ты воевал?
Но оказалось, что танкист уже обращается к пустоте. Ветеран НКВД бочком-бочком двинул в сторону, и умело растворился в огромной толпе ветеранов. Спустя несколько минут артиллерист, танкист и лётчик уже распивали из фляжки спирт.
— За знакомство! Петр! — сказал танкист.
— Федор! Будем здоровы! — провозгласил артиллерист отхлебнув.
— Василий! — ответил лётчик. — Эй, молодой, пить будешь? Слышишь капитан, тебе говорю…
Громобоев чуть поморщил нос, размышляя, но согласно кивнул, решил пригубить, чтобы успокоить нервы. Всё одно до возвращения на службу дух выветрится.
— Давайте!
Танкист пустил фляжку по кругу: авиатор хлебнул и передал Эдику, тот хорошенько приложился, протянул артиллеристу со шрамом, а Иволгин глотнул и вернул хозяину. Танкист себя не стал ограничивать и допил содержимое.
В очереди разрасталась дискуссия, но уже не о том, настоящие ли ветераны войны воины-интернационалисты или нет, дебаты пошли о Сталине, о коммунистах и Советах, о выборах и демократии, о Ельцине и Лигачеве, о Горбачеве, о талонах на водку, мыло, стиральный порошок… Говорили все, кто о чём, собеседников каждый находил себе среди соседей по интересам, и союзников, и противников. Политика в последнее время крепко захватила людей, которые долгие годы были инертными и ко всему равнодушными, мирно и покойно дремавшие в застойные годы массы вдруг пробудились, заволновались, начали размышлять, обсуждать, переживать.
То тут, то там возникали дискуссии, перерастающие в словесные перепалки, грозящие перейти в мордобой. Одни ветераны материли, на чём свет стоит нынешнюю власть, вспоминали счастливую молодость, другие костерили матом и прежних, и давних, и нынешних. Разгоряченные разговорами и спиртным, ведь многие предусмотрительно прихватили с собой фляжки и фуфырики, чтобы стоя в очереди не замерзнуть и не простыть, хватали друг друга за грудки.
Громобоев решил больше ни с кем из стариков не связываться, молча стоять в очереди. Потихоньку накатывала злость, потому что понял — выстоять предстояло до позднего вечера, хорошо ещё, если до закрытия в магазин успеешь зайти внутрь! Но успокаивало то, что и позади толпа напирала примерно таким же числом, как и впереди. Значит всем хватит, иначе народ разнесет витрины, ежели всех не обслужат.
Рядом пристроился молоденький парнишка с обожженным лицом.
— Слышь, командир, а по сколько теликов на руки будут давать? — спросил он у Эдуарда.
— Сколько унесёшь, — пошутил капитан.
— Такси может заранее заказать? — размышлял вслух парнишка.
— Зачем тебе столько?
— Маме, сестре, брату, свату. И себе конечно…
— Держи карман шире! Радуйся, если хоть один достанется, — фыркнул Эдик. — Ты в каком полку служил, такой шустрый?
— В шестьдесят шестой бригаде, в Джелалабаде. Сержант разведки.
— Знакомые места, я там тоже бывал…
Эдик хотел поделиться, как он бился в окружении в Черных горах, как на границе с Пакистаном свои сначала бомбили авиацией, а потом артиллерией накрыли его роту (было, что вспомнить общего), но в этот момент очередь заволновалась и пришла в движение, в голове колонны были слышны маты и крики, а к ним подбежал молодой крепыш в потёртой афганской дубленке, дёрнул Громобоева за рукав плаща и закричал:
— Братцы, там бандюки и деловые барыги лезут! Надо оцепление создать из своих, а то они без очереди хотят прорваться. Беспредел начинается, мафия и тут орудует! Айда, пошли, порядок наведем.
— Товарищ командир, пойдёмте, поможем, — предложил обожжённый парень.
Громобоев оценил ситуацию: впереди не менее пяти тысяч, и позади тысячи желающих, а народ всё прибывал. Жулики и барыги, действительно, могут нарушить работу магазина, поэтому согласился пойти вперёд. Парень с ожогом и еще человек пять помоложе вышли из очереди.
— Двери вот-вот откроют, сейчас начнем продвигаться, — оживился бывший танкист. — К обеду дойдем! Берлин взяли, и этот сраный магазин тоже возьмём!
— Иди, капитан, иди! Сынки, вы уж наведите порядок, не дозволяйте беспредельничать, — выкрикнул противотанкист Иволгин.
— Не боись, папаша, — заверил парень с ожогом, — мы их мигом уделаем!
Эдик и его новые товарищи подошли вплотную к магазину, вокруг входа клокотало бурное людское море и бушевали не театральные страсти. Какой-то старичок колотил тростью молодых мордоворотов, они в ответ отмахивались, но достать ловкого деда не могли. Вокруг очереди стояла плотная цепь молодых ветеранов, человек тридцать, которые держались за руки и не давали наседавшим проходимцам прорваться в магазин. На них напирало стадо «деловых», примерно полсотни бугаёв.
— Давай, мужики, вставай в оцепление, — обрадовались подмоге ребята-афганцы.
Громобоев и его новые дружинники, влились в строй: Эдик схватил соседей справа и слева крепко за предплечья и живая заградительная цепь укрепилась. До открытия магазина оставались считанные минуты. За стеклянными витринами уже вовсю сновали продавцы и товароведы, включали освещение и кассы, затем одна из женщин отворила дверь и резко отскочила. Людской поток хлынул в магазин.
Эдик пытался упираться ногами и руками, обожжёный сосед как мог тоже сопротивлялся, но их прижали к дверям. Неугомонный дед с клюкой обругал Громобоева и даже попытался плюнуть, но промахнулся мимо капитана и попал в какого-то другого деда, за это получил в ответ по носу и затих. Дальнейшее сопротивление дружины было бессмысленным, в считанные минуты гомонящий народ впихнул эти два жидких ряда оцепления внутрь магазина, вместе с первыми очередниками. Всё смешалось, очередники, нарушители, дружинники.