Мятежный «Сторожевой». Последний парад капитана 3 -го ранга Саблина
Шрифт:
После итоговой проверки в сентябре 1975 года я смотрел оценки, выставленные слушателям во всех группах и, зная способности тех или иных матросов и старшин, видел, что оценки эти явно завышены. Проверяющие, как я понял, не желая портить нам общую картину, соглашались с оценками. Я не проявил здесь принципиальности и не настаивал на изменении оценок, не хотел, чтобы оценки по политучебе на нашем корабле были бы хуже, чем на других кораблях.
Не все благополучно было на “Сторожевом” и с организацией политинформации — посещение было очень низким, приходилось чуть ли не самому собирать личный состав на политинформацию».
Теперь попробуем понять, что же поведал нам капитан 3-го ранга Саблин. Для человека непосвященного вроде бы и ничего особенного. Да, отдельные недостатки были, но он ведь так старался, так старался...
На самом же деле, сам того не подозревая, Саблин наглядно продемонстрировал истинный
Уже в начале своей «исповеди» Саблин напрямую заявляет, что в своей воспитательной работе он занимался формализмом и очковтирательством, т.е. фактически настоящим воспитанием подчиненных вообще не занимался, а лишь имитировал эту работу. Такое признание дорогого стоит! Намеки Саблина о том, что так же примерно дела обстояли и у других замполитов, несерьезны. Такими, как Саблин, на флоте были далеко не все. Смешны сетования Саблина и на то, что он не был в состоянии просмотреть раз в неделю 11 тетрадей руководителей групп политзанятий и задать каждому по 1—2 вопроса, из которых сразу же стало бы ясно, насколько эзи руководители готовы к занятиям. Для этого не надо быть семи пядей во лбу. Более того, Саблин еженедельно обязан был проводить и специальные занятия с этими самыми руководителями групп. Время для этих занятий было официально предусмотрено в недельном распорядке на каждом корабле советского ВМФ. Об этом он почему-то «забыл», т.е. таких занятий, оказывается, никогда не проводил. Как же тогда лейтенанты вообще могут стать грамотными преподавателями, когда их планово этому никто не учит? То, что после разборов Саблина офицеры на его советы откровенно плевали, говорит как о полезности этих советов, так и об авторитете самого Саблина. У грамотного, работящего и требовательного замполита и руководителя всегда к занятиям готовились, и матросы на занятиях не спали. Врет Саблин и то, что не был в состоянии охватить своим вниманием все группы политзанятий. Это же какой адский труд, обойти за три часа занятий 11 кубриков и посмотреть, занимаются там учебой люди или бьют балду?
Об итоговых политзанятиях Саблин вообще вещает как сторонний наблюдатель, а не руководитель данного процесса: взял ведомости, полистал, расстроился. Матросы, мол, тупые, а оценки у них хорошие, вот беда-то какая! Да чтобы матросы были не тупые, их надо учить, а при такой учебе, какая была на «Сторожевом», и умный последние мозги проспит. Подводя итог, можно сказать, что политическим воспитанием на вверенном ему корабле Саблин абсолютно не занимался. Единственно, что делал — это вешал лапшу проверяющим. Да и то! Его детские обманки опытные проверяющие обнаруживали очень легко. Поэтому Саблин часто попадался и его наказывали. На это он тоже горько жалуется следователю.
А вот еще «непреодолимая проблема» — безалаберный лейтенант теряет журнал учета. Но ведь рядом с ним есть мудрый Саблин, который, кстати, был обязан еженедельно этот самый журнал проверять. Но пропажу (причем дважды!) почему-то обнаруживает не муцрый замполит, а посторонние проверяющие офицеры. А где же был в это время сам мудрый замполит, а хрен его знает!
О трудностях Саблина с политинформацией вообще читать смешно, ведь это азы работы офицера-воспитателя. Для тех, кто далек от флота, поясню, что время политинформации (у нас на Балтике она проводилась по средам) определено в суточном плане и личный состав собирался на нее по команде дежурного по кораблю. После этого замполиту следовало лишь прийти в помещение, где собрались люди, посмотреть, все ли свободные от вахты на месте, проверить наличие политической карты мира и указки, а затем или выступить самому, или предоставить слово офицеру, который к этой политинформации готовился. Не открою Америки, если скажу, что если политинформации читались интересно, то матросы сами всегда старались на них попасть. Кому же не хочется узнать, что творится в мире, если об этом рассказывают со знанием дела, да еще и с юмором. Но на «Сторожевом», увы, все было совершенно иначе.
Впрочем, задумаемся, а зачем вообще нужно было Саблину заниматься плановыми политзанятиями, на которых учили верности присяге и Родине, ведь планы у него были совершенно иными? Да и на корабль, по его собственному признанию, Саблин пришел вовсе не для того, чтобы поднимать уровень боевой и политической подготовки, а для того, чтобы готовить людей к измене Родины и свержению законной власти. Зачем же ему надо было их учить обратному?
Подводя итог состоянию политического воспитания на «Сторожевом», можно смело утверждать, что Саблин ею не занимался вполне осознанно, стремясь, наоборот, вызвать у подчиненных негативное отношение как к самой системе политучебы, так и к темам, которые в ходе нее изучались. Так он исподволь начинал работу по идеологическому разложению экипажа корабля. Но следствие обмануть ему не удалось.
Большую опасность для планов Саблина представляли партийная и комсомольская организации корабля. В случае их сплоченности и боевитости мятежный замполит был бы обречен на поражение. Вспомним здесь недовольство замполита по итогам выборов нового секретаря парторганизации и его заместителя, которым Саблин не доверял. Поэтому с партячейкой и комитетом комсомола Саблин расправлялся по отдельному плану. И вновь предоставим слово ему самому.
Относительно комсомола Саблин сообщает: «Много недостатков имелось у меня в работе партийной и комсомольской организаций. В комсомольской работе я, как только пришел на корабль, столкнулся с откровенным формализмом и трудностями: секретарь комитета комсомола Бабаченко отличался ленью и недисциплинированностью, комсомольская работа была запущена, документы не оформлялись за многие месяцы. Когда я сказал об этом заместителю командира дивизии по политической части капитану 2-го ранга Попову (на самом деле Попов был заместителем командира 128-й бригады по политчасти. — В.Ш.), тот собрал всех секретарей комсомольских организаций в кают-компании корабля и заставил их оформить планы задним числом. Я не воспротивился этому, посчитав, что мне неудобно начинать работу с возмущения имевшимися порядками. Впоследствии я сталкивался с подобными фактами в комсомольских организациях боевых частей. Политотдел интересовался в комсомольской работе формальной стороной — есть ли план работы, как он оформлен и написаны ли протоколы комсомольских собраний. При этом проверяющие из политотдела интересовались не сутью изложенных в протоколах выступлений, а наличием в планах определенных мероприятий...
Как раз второе взыскание я получил, когда проверяющий установил плохое состояние документации в комсомольской организации БЧ-2 и других организациях. Я не снимаю с себя ответственности за неудовлетворительное состояние комсомола и могу объяснить это только своей большой занятостью, тем, что больше, чем нужно было, доверял комсомольским секретарям, пытаясь приучить их к самостоятельности. Многие комсомольские собрания отличались малой активностью, чувствовалось, что секретари плохо готовились. Я указывал на это секретарям комсомольских организаций, а спустя некоторое время замечал то же самое. Я пытался расшевелить комсомольскую активность, но часто наталкивался на равнодушие и безразличие офицеров и комсомольского актива. Иногда я чувствовал, что стучусь, как говорится, в закрытую дверь. Из политотдела ни разу никто не приходил на корабль, не изъявил желания побеседовать с комсомольцами, расспросить у них о службе и быте».
Прервем итог этим откровениям Саблина и попробуем проанализировать, о чем же он нам сейчас поведал. А поведал он о том, что за время своего пребывания на корабле он ни много ни мало, а фактически уничтожил комсомольскую организацию. Читаешь саблинскую исповедь и поражаешься, что он и в этом случае опять вроде как сторонний наблюдатель. Увидел, что у него не оформлены отчетные бумаги, вместо того, чтобы решить эту простую проблему — провести занятие с комсомольским активом и научить их работать с документами, Саблин бежит к заместителю командира бригады. И тот (а то у замкомбрига нет своих дел!) спешит на «Сторожевой», собирает актив и лично учит их, как надо работать с документами. При этом Саблин не только ему не помогает, а еще и возмущается, горя желанием устроить скандал. Зная планы Саблина относительно уничтожения корабельного комсомола, совершенно понятно, почему он так воспротивился работе капитана 2-го ранга Попова со своим комсомольским активом.
Сетования на то, что офицеры политического отдела проверяют бумаги комсомольцев и указывают им на ошибки, также бесит Саблина. Но при чем здесь формализм? Да кто тебе мешает работать с матросами-комсомольцами, кто мешает увлечь их интересными делами? Но ничего этого Саблину не надо. Вспомним, как ярко будет он выступать перед офицерами, мичманами и матросами в начале мятежа! Значит, все же умел общаться с людьми, когда это было надо ему лично! Почему же так не работал раньше? Да потому, что это было ему не надо!
Смешно читать, что с корабельной молодежью Саблин не работал, так как был слишком занят и желал приучить своих секретарей самостоятельности — это классическая «отмазка» всех начальственных бездельников.
Откровенно врет Саблин и о том, что ему в работе с комсомолом никто не помогал. Уж если сам заместитель командира бригады лично учит его матросов заполнять дневнички комсгруппорга, куда уж дальше! Ну а саблинские сетования: ...я не воспротивился... я сталкивался... я пытался... я чувствовал, что стучусь в закрытую дверь... Детский сад, а не капитан 3-го ранга! Да не надо никуда стучаться и пытаться что-то чувствовать, надо просто по-мужски открыть эту самую дверь и навести за ней настоящий флотский порядок, вот и вся наука!