Мятный поросенок
Шрифт:
Джордж сказал:
– Никакого, разумеется.
– Он хлопнул книгой об стол, так что чашки запрыгали. Встал, потянулся, зевнул. И усмехнулся, глядя на маму сверху вниз.
– Никакого вреда, пока они здесь, в тепле и ласке, сидят себе у огонька, при газовом свете, и занавески на окнах, и чай на столе, от этих маминых побасенок жизнь только уютней кажется!
Джордж нередко бывал прав, и это тоже раздражало Полл. Вот и на этот раз: Полл и Тео действительно любили всякие жуткие истории, потому что собственная их жизнь была вполне спокойная, никаких таких страстей не знала и не сулила. Да и с чего бы. У их семьи был свой кирпичный
Но было в доме и кое-что поважнее: веселая молодая мама и высокий красивый отец; они каждое воскресенье вывозили ребят за город - в Кью или в Хэмптон Корт - или по субботам на карнавал, на ярмарку, а то и в театр. Там выступал комик Дэн Лено или сиамские близнецы, которые спинами срослись, обе прямые, как куколки, и каждая играла на ксилофоне. Отец всегда делал детям подарки. Не только на именины, или на Рождество, или на Валенитнов день, но в другие дни тоже - и не просто подарки! На каретные гербы шло сусальное золото, и он иногда приносил домой маленькие обрезки и остатки, из них дети клеили рождественские открытки. За неделю до того ужасного события, которое навсегда перевернуло их жизнь, он принес целую жестянку - крохотные лоскутки настоящего рыжего золота, тоньше папиросной бумаги...
Полл была трудным ребенком, самым непослушным в семье. И вот в один из ее непослушных дней случилась ужасная вещь. День вообще выдался мрачный, на улице туман гуще горчицы, да еще с пылью, на зубах скрипит. Тео не пустили в школу, потому что у него слабые легкие, и когда Полл вернулась домой, она была уже вся сердитая. Целый день она проторчала в холодном классе, часть времени - в углу, с дурацким колпаком на голове, который был склеен из зеленой бумаги и вонял клеем. А в это время мама и Тео сидели себе дома и секретничали! Полл любила брата, но была по натуре ревнивая, и когда она, еле прокашлявшись от этого тумана - руки-ноги холодные, как лягушки, - вошла в дом и обнаружила Тео на том месте, о котором сама мечтала - перед камином и у мамы на коленях... «Хоть бы ты умер cовceм!» - подумала Полл. Уж если кто ребенок в этой семье, так это она, разве не так?
И за столом она вела себя плохо. А в те времена считалось, что дети должны себя вести хорошо. И хотя Эмили Гринграсс была не такой строгой, как многие другие мамы, но насчет застольных манер она придерживалась самых суровых понятий. «Сиди прямо», «Не разговаривай с набитым ртом», «Убери локти со стола, сколько раз тебе повторять», - повторяла она неустанно.
В тот вечер Полл не раз выслушала все это, и наконец мама сказала:
– Ну, вот что, милая моя, хватит! А ну-ка - под стол!
Полл было все равно. Она уже поела, сколько хотела, - она вообще ела много и быстро, не то что Тео, который вечно набьет полон рот, и, пока прожует один кусок, свежие мамины пирожки из песочного теста, хрустящие, только из духовки, сочащиеся маслом, делались сухие, как картон какой-нибудь. Полл и чаю попила, успела, так что под столом ей было даже приятно. Крахмальная белая скатерть свисала почти до полу, и получалось славное надежное убежище, где можно вести себя, как тебе нравится: никто не видит. На коричневом линолеуме узор в светлую клетку, как маленькие дверцы, и Полл, будто она снова маленькая, все старалась зацепить их ногтем и отворить. Потом она плюнула на пол, подула на свои слюни, и крохотные пузырьки заиграли всеми цветами радуги. А на оборотной пыльной стороне стола жили паучки. Она сбила одного на пол истала его дразнить: то погоняла, то не давала дороги, а потом пожалелаи посадила его в свою туфлю, пусть покатается.
Она уже зевала, и тут кто-то - скорей всего, Джордж, потому что он ее всегда жалел, когда ее наказывали, - сунул ей под стол зеленую подушечку, которую кладут под колени, когда богу молятся. Полл улеглась на нее головой и не то чтобы уснула, но подремала немножко, слушая доносившиеся сверху голоса и наблюдая сквозь густые свои ресницы за всеми ногами, что под столом. Вот тяжелые башмаки Джорджа, вот чистенькие баретки Лили на черных пуговках, а это мамины домашние туфли, на них серебряные розочки вместо пряжек.
Наверное, она все-таки заснула, потому что вдруг вместо башмаков Джорджа увидела отцовские. И голос его:
– Да, все это очень печально, Эмили, моя милая...
Полл сразу проснулась. Отец обычно называл маму не по имени, а говорил ей «мать». Но еще больше ее насторожил тон его голоса - низкий и чуть хриплый, будто эта пыльная сырость, что на дворе, застряла у него в горле.
Он говорил:
– Кто бы ни взял эти деньги, всё на мне, и я в ответе. Я ведь не запер сейф, когда ушел из конторы, чтобы поговорить с отцом.
– О, я так и знала, - отвечала мама, - что когда-нибудь он всех нас погубит!
Полл не могла понять, о ком это они толкуют. Папа сказал «с отцом», но ведь дедушка Гринграсс давно умер...
Она вслушивалась, недоумевая и сдерживая зевоту.
Отец говорил:
– Но это не его вина, Эмили. Бедный старик, если бы ты его видела! Голос его звучал не слишком уверенно, и мама ответила:
– Нет уж, спасибо, сразу двое мягкосердечных в одной семье - такой роскоши мы не можем себе позволить. А младший Роуленд знал, что он где-то поблизости?
– Боюсь, что да.
– И все свалил на него, разумеется? Это так, Джеймс? А ты побоялся, что он вызовет полицию?
Отец отвечал медленно, с натугой:
– Да. Да, признаюсь, я этого боялся. Хотя я-то был уверен, что младший Роуленд только выгораживал себя, потому что он один оставался в конторе, только он да незапертый сейф. Но что значило бы мое слово против его?
– Но старый Роуленд поверил бы именно т в о е м у слову, - сказала мама.
– И ты это сам знаешь, Джеймс.
– Наверное. Может, в этом-то и дело. Все будущее парнишки было в моих руках, и он это понимал. Он стоял перед нами, отпирался, хотя мы оба знали, что это его рук дело, и все валил на старика, грозился вызвать полицию. Но какие у него были глаза! Будто умолял меня не выдавать его отцу. И я не смог, Эмили! Мальчишка, девятнадцать только исполнилось, вся жизнь впереди!..
– А твоя жизнь уже позади, так надо понимать?
Полл ни разу не слышала, чтоб мама так разговаривала с отцом. До этого момента она слушала их сквозь дремоту: любопытный разговор, но будто из какой-то пьесы, что шла где-то там, у нее над головой, или как бы из книжки, которую отец читал для Лили и Джорджа, и ей можно послушать, хотя не все понятно. Но теперь она прямо съежилась у себя под столом от ледяного маминого голоса.