Мышиная возня
Шрифт:
К тому моменту от человечества остались считанные крохи. Весть о чуде со скоростью молнии разнеслась по планете. Не успел я обрадоваться выздоровлению ребёнка, как нагрянули люди, решившие сделать из моей дочери лекарство. О чём-то с ними договариваться было бесполезно. Они ничего не слушали, действовали нагло и напористо – защищали свой вид, ставший на финишную черту вымирания. У меня был шанс спасти людей, но я… никто не может сказать, что смалодушничал. Никто не может меня ни в чём попрекнуть.
Для этих фанатиков моя доченька была всего лишь живым трупом, из которой они собирались извлечь для себя лекарство. Именно тогда я впервые осознал, что дал дочери обещание не оставлять её.
Я сумел забрать тело Настеньки и сбежать.
Долго бы у меня скрываться не получилось. Помогла пандемия, которая избавила от преследователей, вместе с тем вычеркнув из моей жизни и какую-либо помощь.
Я выкинул очередную лопату земли, остановился передохнуть. В глазах на несколько мгновений потемнело. Сердце тяжело и неравномерно колотилось в груди. Оно отработало свой век и хотело отдохнуть.
Много лет я колесил по планете с дочерью, находившейся в коме. Поначалу у меня не хватало знаний, как ухаживать за больным ребёнком. Рылся в библиотеках и больницах, по крупицам собирая сведения. Затем стали приходить в негодность лекарства, бензин, батарейки…
Я обещал дочери, что не оставлю её! Шли годы, я набирался опыта и научился варить отвары, заменившие лекарства, смастерил динамо-машину, обеспечившую электричеством все необходимые приборы, научился добывать еду.
И каждый день молился, чтобы Настенька пришла в себя. Зима сменялась зимой, а чуда не происходило. Дочь превратилась в девушку, затем в женщину. Я стриг ей волосы и ногти, обмывал, расчёсывал, читал книги, подолгу разговаривал. Умолял Бога вернуть её к жизни. Но Бог стал глух к человечеству.
Растения давно поглотили города. В квартирах, как в норах, живут дикие звери. Природа быстро отвоевала своё. В реках рыбу можно ловить руками. Подстрелить зайца на ужин, можно чуть ли ни пальнув наугад в кусты. Хищников стало больше, но это не беда – они сыты и мы стараемся обходить друг друга стороной.
Я снова начал копать. Выкинул несколько лопат земли, после чего решил, что могила достаточно глубока. Даже для нас двоих. С кряхтением, на трясущихся руках, выбрался из ямы. Несколько минут лежал и смотрел в голубое небо.
Могильный памятник я заготовил несколько дней назад. Нашёл на берегу моря овальный и идеально гладкий камень. Выбил на нём незамысловатое: «Здесь похоронены последние люди».
Я медленно перевернулся на живот, вдохнул полной грудью запах свежей земли. Затем встал на четвереньки. В левой части грудной клетки сильно заболело. Начало простреливать в левую руку, шею и живот. Я зажмурился и, превозмогая себя, поднялся. В последние дни такая боль стала привычной. Даже научился с ней жить. В глазах потемнело. На длительное мгновение сердце замолчало. Так бывало несколько раз за последние сутки. В такие моменты неизменно думал, что пришла смерть…
Сердце тяжело ухнуло и начало неравномерно стучать. Боль затихла. Прошёл к повозке, где находилось тело дочери. Взял большой кусок брезента. Осталось накидать на него землю и подвесить к дереву. Возле удерживающей верёвки поставить свечу, чтобы та подпалила верёвку и брезент, вместе с землёй, упал в могилу. Похоронил меня и дочь.
Этим занимался оставшуюся часть дня. Вначале подвесил брезент, затем накидал в него землю. После врыл надгробный камень. Закончил в сумерках. Бриз сменил направление на ночное и теперь доносил из леса запахи разнотравья и хвои.
Я подошёл к повозке и посмотрел на доченьку. На худое и бледное тельце взрослой женщины. Последние несколько лет она дышала сама. Вначале надеялся, что Настенька придёт в себя, но чуда так и не случилось.
Вновь заболело сердце. Сильно-сильно. Так, что даже в ушах и пятках отдавалось.
– Ещё чуть-чуть! – пробормотал, выпрашивая хоть немного времени.
Несколько минут стоял над телом и смотрел в лицо доченьки. Я прекрасно помнил её светлое детское личико. Теперь передо мной лежала взрослая женщина с морщинами на лбу и заострившимися скулами. На глаза навернулись слёзы. Наклонился и поцеловал её в лоб. Вдохнул родной запах волос.
– Прости меня, – прошептал ей на ухо. – Прости меня, моя хорошая… Видит бог, я старался. Прости.
Неимоверным усилием воли заставил себя отключить все приборы от тела дочери. Поднял воздушное тело и направился к нашей могиле. Очередной приступ боли накрыл возле ямы. Не удержавшись на ногах, упал на колени и чуть не выронил Настеньку.
– Ещё чуть-чуть! – прошептал сквозь зубы.
Боль немного стихла. Тогда я сполз в могилу, взял тело дочери и уложил на землю. Сам лёг рядом. По моим предположениям свеча должна поджечь верёвку минут через десять. В левой части груди монотонно и тягуче заболело. Я смотрел на доченьку и чувствовал, как по щекам текли слёзы.
Тьма поглощала мир. На небе, видном из-за нависшего брезента, проступили мириады звёзд. Ветерок легко зашелестел в близких кронах. Послышался далёкий-далёкий волчий вой.
Настенька дышала ровно. В какой-то миг я снова почувствовал, что сердце перестало биться. В мыслях мелькнуло: «Вот и всё».
Веки доченьки дрогнули.
Сердце гулко ударило в груди. Начало неравномерно стучать. Я лежал, смотрел на бледное лицо Настеньки, позабыв дышать.
Её губы едва заметно зашевелились.
– Папа, – она произнесла заветное слово настолько тихо, что я скорее прочёл по губам, нежели услышал.
Когда вскочил, в глазах потемнело, а в левой части груди сильно заболело, словно туда вбили осиновый кол. Не обращая внимания на эти недоразумения, рывком поднял тело Настеньки. Положил на край могилы. Сбоку раздался тихий треск. Горела верёвка, удерживавшая брезент с землёй.
– Ну уж нет! Только не теперь! – прорычал я.
Шкрябая старыми ботинками по стенам могилы, выбрался на поверхность. Верёвка прогорела, брезент рухнул в пустую яму. Сильно запахло землёй.