Мысли и сердце
Шрифт:
Я знаю: три четверти ребятишек чувствуют себя совсем хорошо, растут, развиваются и считают себя здоровыми. На самом деле — не все здоровы. У некоторых сердце увеличено, миокард неполноценный. Вот их-то и нужно зондировать, чтобы определить — играть в футбол или нет. Это называется — «отдаленные результаты».
Есть и такие, которым стало хуже.
Это уже трагедия. Сейчас, в следующей палате.
— Здравствуйте, девочки!
— Здравствуйте!..
Плохо отвечают, хуже мальчишек.
Но улыбаются еще приятнее. Пожалуй, они мне даже ближе: привык дома к женской команде — дочка, потом Леночка.
Хватит, давай думать о деле.
Я и думаю о деле. Еще в той палате, у мальчиков,
— Как ты себя чувствуешь, моя милая?
— Хорошо, спасибо.
Всегда говорит «хорошо». Вежливая.
Снова глаза. Снова — аккуратные косички. Румянец с синюшным оттенком. Худенькие руки. А под тонким одеялом угадывается большой живот. Асцит 24 . Увеличенная печень.
24
Асцит — накопление жидкости в брюшной полости при заболеваниях сердца и печени.
Страдание.
Так его нужно бы изображать.
Вот он — брак моей работы. «Случай», что ставят в графу «ухудшение после операции».
Помню — привела ее мама год назад. Школьница второго класса, в форме. Личико было кругленькое, такие же, как сейчас, косички. Только румянец был настоящий, без синевы.
В этой же палате лежала, когда обследовали. Все было правильно установлено — дефект межжелудочковой перегородки, сужение легочной артерии.
Ничего не могу вспомнить об операции. Только записи в истории болезни. Отверстие диаметром около сантиметра. Заплата еще по тому, старому способу — просто швы через край. Достаточно много швов, не сомневаюсь. Так, как написано во всех зарубежных статьях. Расширили легочную артерию.
Неделю было все хорошо, и она так же улыбалась застенчиво, вежливо: «Хорошо...» Потом появился шум, потом все увеличивался. Но еще терпимо. Выписалась — ничего, прилично. Думал — прорезался один, два шва. Не страшно.
Но через полгода ее привезли сюда снова. Уже с декомпенсацией. Печень большая, асцит. Вот с таким страданием на лице.
С тех пор и лежит. Ходим около нее все, лечим, ласкаем. Все без толку.
— Покажите снимки.
Большое сердце, много больше, чем до операции. И нисколько не уменьшается от лечения. Даже, кажется, наоборот.
Слушаю, щупаю живот. Говорю ласковые слова. Но это все так — для вида. Все знаю.
Безнадежно.
Разве лекарства могут помочь, если дырка от крылась, а на сердце рубец?
— Что вы думаете, Мария Васильевна? Петро?
— Потом.
— Да, конечно. Потом.
Потом. Она все понимает, смотрит на меня, на них. Надеется. Нет, нельзя больше терпеть!
— Буду оперировать тебя, Валечка. Обязательно. Скоро.
Сказал — и сразу стало страшно. Обязан оперировать. Никакой надежды нет. Пересилить страх. Наплевать на статистику — если будет лишняя смерть. Она наверное будет. Убийство. Преднамеренное убийство. Все равно. Обязан. Но в больнице при лечении, строгом режиме она еще поживет с год, может быть. Каждый день жизни врач обязан сохранить. Нет, при операции есть малые шансы. Есть. Читал в зарубежных журналах... Там были полегче. Нет, почти такие.
Камеру. Операция в камере. После операции — в камеру.
Не доживет.
А смотрит как. И мать вся высохла за этот год, постарела неузнаваемо...
Оперировать. Не слушать никаких отговорок.
Тоненький голосок:
— Когда, Михаил Иванович, оперировать будете?
— Через десять дней.
Все. Сожжены корабли. Пусть Марья не
Иду дальше, от одной девочки к другой. Слушаю их, улыбаюсь, расспрашиваю. Смотрю снимки, анализы... Все, что полагается профессору на обходе. На Валю изредка оглядываюсь, лежит спокойная. Как буду оперировать? «Старую заплату удалить, вшить новую». Там еще что-то с клапаном легочной артерии — заметно было при зондировании, да и шумы характерные. Недостаточность, что ли? Искусственный клапан? Теперь можем...
Еще и еще палаты. Мальчики и девочки. Новые, еще не оперированные, с тревожными глазами. Поговоришь с ними, послушаешь, потреплешь по щеке, смотришь — получишь награду: маленькую улыбку. Доверие. Приятно. И судьба его, порок, делается тебе близкой и пугает возможными неожиданностями.
— Михаил Иванович, вас к телефону!
Вот, наконец догадались. Все время где-то на краешке сознания — беспокойство о той, вчерашней женщине. Я даже фамилии не запомнил. Да зачем мне фамилия? Голая человеческая жизнь.
— Алло! Ну как там?
Все оказалось благополучно. Поэтому и не звонили. Дураки, не понимают, что я тревожусь. Сами, наверное, не думают.
Как же — ты один такой чуткий?
Обход идет спокойно. Выговор шефа называют «клизма». Я стараюсь быть вежливым с врачами. На «вы» и по имени-отчеству, делаю замечания спокойным тоном. Нельзя пугать больных. Кроме того, врачебная этика. Авторитет врача нужно поддерживать.
Не всегда удается. Если уж очень грубые нарушения — взрываюсь. Знаю, что нельзя, а не могу. Где-то в глубине души чувствую, что могу. Просто распущенность. Власть испортила.
Дошли до конца коридора. За загородкой — послеоперационный пост. Главный пост, самые тяжелые больные. На других этажах — полегче.
Кусок коридора со столом и шкафами и четыре палаты по сторонам. Выстроились и ждут доктор и две сестры.
— Здравствуйте, бригада коммунистического труда!
И в самом деле бригада. Настоящая, хоть и не объявленная в газете.
Мария Дмитриевна в отпуске, но порядок строгий, и вся обстановка как при ней. Командует Паня — ученица и достойная преемница.
Конечно, лечит врач — Нина Николаевна, но без этих сестер все было бы впустую.
Паня грубовата (мягко выражаясь). Как начнет ругаться — хоть святых выноси. Обычно — по делу, есть халатные сестры: что-нибудь не вернула, назначение не выполнила. Но нельзя же так! (А ты сам как? Я — профессор. Все равно.) Приходилось не раз внушения делать. И с врачами тоже спорит.
Но все прощаю за любовь к больным, за настоящую работу.
Грустное вспоминается на этом месте. Машенька недавно умерла, в этой вот отдельной палате. Инфекция. Нагноение в плевре, в полости перикарда, рана разошлась. Сепсис 25 . Матери у девочки не было, и отец какой-то нестоящий, не появлялся. Очень хотелось девочке ласки. «Тетя Паня, можно мне тебя мамой звать?» Не знаю, смогла бы мама дать больше, столько было любви, ухода, ласковых слов. У нее девочка мужественно терпела всякие уколы, вливания. Чем только не лечили! Не помогало. Все хуже и хуже. Последний день. «Полежи, мамочка, со мной рядом». Легла, обняла, шептала. Маша затихла. И вдруг под рукой — кровь! Кровотечение! Нагноение разрушило крупный сосуд. Все залило. Ничего сделать не могли. Смерть за несколько минут. Два дня Паня ходила зареванная, на всех кидалась. Мама.
25
Сепсис — заражение крови, заболевание, сопровождающееся резким понижением защитных свойств организма.