Мыслитель действует

У лопоухого Оттла волосы короткие и жесткие, как щетина, да вдобавок еще огненно-рыжего цвета. Сам он – долговязый и худой-худой, а кожа у него сплошь усеяна веснушками. Но веснушки эти ничуть не походят на те крошечные золотистые милые

пятнышки на вздернутых носиках девочек, которыми все восхищаются. Нет, Оттл весь бело-коричневый, словно мелкопятнистый пойнтер. Можно даже подумать, что этот мальчик просто слишком близко подошел к маляру, когда тот из краскопульта обрызгивал стену коричневым колером. В его богатой коллекции веснушек есть две поистине достойные восхищения: на левой щеке у Оттла красуется здоровенное пятно – точь-в-точь Африка по форме, и Каир там можно отыскать, и мыс Доброй Надежды. А справа от пупка у него огромная веснушка в виде сердца, величиною с ноготь на большом пальце, да вдобавок с хвостиком в выемке, словно пиковый туз. Поэтому все в классе и зовут Оттла не иначе как «Туз пик». Только один Купер Томас всегда обзывает его верблюдом, потому что у Оттла очень тонкие ноги с выпуклыми коленками, но Купер Томас в счет не идет, ведь они с Оттлом давно друг друга терпеть не могут.

Михаэль тоже высокий и худой, как Оттл, только кожа у него одноцветная, бежевая, словно кофе с молоком. Ведь дед Михаэля – самый настоящий негр, бывший солдат американской армии. А его мать – мулатка, или полукровка, как говорят некоторые люди. Значит, Михаэль уже метис, или, как говорят некоторые люди, «полукровка в квадрате».

У Михаэля длинные вьющиеся волосы и темно-карие глаза с пушистыми ресницами, так что все девочки сходятся на том, что в классе он красавец номер один. Кроме того, Михаэль обычно одет так, словно собирается в оперу: белая рубашка, бантик, синий пиджак, платочек в нагрудном кармане, отутюженная складка на серых брюках. Правда, иногда он одевается и по-спортивному – тогда на нем куртка из белой лайки, такой тонкой и мягкой, что никто не решается цапнуть его за рукав из боязни, что на белой коже останутся отпечатки грязных пальцев. К тому же он разговаривает не так, как все ребята, а только так, как пишут в книгах. Недаром учительница немецкого всегда ставит его в пример другим – вот, мол, кто «блестяще владеет родным языком». Короче, в классе все его зовут «Сэр», и даже Купер Томас не составлял тут исключения.

А вот Даниэль ростом не вышел – маленький, кругленький, белокурый и розовощекий, как девочка. Толстый-то он толстый, но никто никогда не видел, чтобы он много ел. И румяный, хотя никогда по собственной воле не выходит гулять. И учится он лучше всех, хотя никто не замечал, чтобы он особо прилежно готовил уроки или особо внимательно слушал то, что объясняет учитель. Обычно Даниэль сидит полузакрыв глаза и мечтательно посасывает палец – со стороны может показаться, что он вот-вот задремлет. Иногда так думают и учителя.

– Проснись, Даниэль! – дружелюбно восклицают они, потому что учителя всегда дружелюбно обращаются к первому ученику. В этих случаях Даниэль вынимает палец изо рта и бормочет:

– Я не сплю, я думаю!..

О чем он думает, он никогда никому не рассказывает. Когда же его кто-нибудь об этом спрашивает, он отвечает уклончиво:

– Да так, обо всем понемногу.

Или:

– Я выпускаю на волю свои мысли, они скачут в разные стороны, а я за ними слежу.

Даниэля прозвали в классе «Мыслителем». Мыслитель, Сэр и Туз пик – давние друзья. Они вместе ходили и в детский сад, и в начальную школу, а теперь в гимназии они снова оказались в одном классе. Сэр сидит рядом с Тузом пик, а Мыслитель – на парте перед ними, точнее, перед Тузом пик.

Лилибет в каком-то смысле тоже принадлежит к их компании, потому что и она ходила в тот же детский сад и в ту же начальную школу. Вот Мыслитель и разрешил ей сидеть рядом с ним и все у него списывать. И она теперь тоже получает круглые пятерки. А когда списывать нельзя, как, скажем, по математике, где бывают варианты А и Б, и у него всегда вариант А, а у нее всегда – Б, Мыслитель решает за нее примеры Б и незаметно подсовывает ей этот листочек. На контрольных у него времени бывает хоть отбавляй – ведь со своим вариантом он справляется минут за двадцать, не больше.

И все же Лилибет не могла быть настоящей подругой Мыслителя, Туза пик и Сэра, потому что

у нее был ужасный недостаток. Вернее, не у нее, а у ее мамы, но это ведь дело не меняло: ей решительно все запрещали. После школы она должна была очертя голову мчаться домой, причем самой короткой дорогой. «Чтобы дойти от школы до дома, нужно не больше десяти минут», – заявляла ее мама, она это лично проверила. Если Лилибет приходила домой через пятнадцать минут после звонка с последнего урока, лицо матери уже бывало искажено страхом и тревогой. Если Лилибет, запыхавшись, прибегала домой через двадцать минут, мать встречала ее на улице с упреками и рыданиями. А что было бы, опоздай Лилибет на целых полчаса – и вообразить невозможно.

– Она наверняка оборвала бы все телефоны в полиции, если бы до этого ее не свалил бы инфаркт, – утверждала Лилибет.

Мама Лилибет была не злой, а только невероятно боязливой и вечно изводила себя страхами, что Лилибет подо что-нибудь может попасть – под трамвай или под машину. Еще больше она боялась убийц, хулиганов и всяких там маньяков. И в дни, когда в газетах, а это бывало частенько, писали о таких преступлениях, мать требовала, чтобы Лилибет прибегала домой не за десять, а за восемь минут. Исключительно ради ее спокойствия.

– Лилибет, ангел мой, бегом беги, – умоляла она. – А то я умру от страха!

Лилибет было также запрещено выходить после обеда одной из дому. Зимой, когда рано темнело, мама заходила за ней в школу. Когда Лилибет оставалась на спевки хора, мама ждала ее у школьных ворот. И когда Лилибет ходила плавать, мама в ожидании ее читала газету в вестибюле бассейна. А если Лилибет отправлялась на каток, мама сидела на трибуне и не отрывала от нее глаз.

Девочку, которую так опекают и охраняют, как Лилибет, нельзя, конечно, не жалеть, считали Мыслитель, Туз пик и Сэр, к ней можно очень хорошо относиться, но все они сходились на том, что для настоящей дружбы она не пригодна. Ведь настоящая дружба требует свободного времени, а у Лилибет его-то никогда и не было. Правда, Купер Томас все же охотно подружился бы с ней по-настоящему. Он влюбился в нее с первого взгляда еще у школьных ворот, в первый день занятий. Купер Томас был даже готов изо дня в день сидеть после занятий в гостях у Лилибет, играть с ней в домино или в карты или объедаться пирогами, которые наверняка пекла мама Лилибет, хотя вообще-то он терпеть не мог ни домино, ни карт, ни пирогов. Вот как он любит Лилибет! Но Лилибет не отвечает ему взаимностью. Кто враг Сэра, Туза пик и Мыслителя, тот и ее враг. Купер Томас мог писать ей сколько угодно пространных записок с объяснениями и разными там предложениями – это ровным счетом ничего не меняло.

В 3-м «Д» стоит пятнадцать парт с двумя стульями за каждой. В тот день десять стульев пустовали, за десятью половинками парт никто не сидел. В городе свирепствовал грипп. Мартина Мадер, сидящая за последней партой у окна, чихнула. Учительница, фрау Майер, крикнула ей от доски:

– Прикрывай рот рукой, Мартина, не то заразишь соседа!

Мартина Мадер сердито ткнула рукой в сиденье пустовавшего сосед него стула:

– Шнайдер уже болен. Это он меня заразил!

– А теперь ты оплевала мне всю голову, – сказал, обернувшись и вытирая ладонью свой затылок, Купер Томас, который сидел перед ней.

– Я прикрывала рот, – огрызнулась Мартина, но тут у нее снова задрожали ноздри, и она громко чихнула.

– Ну вот, опять окатила! – возмутился Купер Томас, вытирая на этот раз щеки.