Мюссера
Шрифт:
Недовольна визитом и бабушка Тамара.
– Не буду больше у гречанки покупать – бурчит она на обратном пути. – Всегда брала два рубля, а сейчас взяла три.
*
Мюссера-Мысра и Амбара – сакральные места для семьи Джикирба. Именно здесь, ровно посерёдке между ними, на отвоёванной у леса прогалине, находилась дача княгини Лакербай, о которой городская девочка слышит от бабушки и родителей с детства. Выстроенный в классическом, характерном для русских помещичьих усадеб стиле дом с колоннами, в преддверии революционных событий выкупил у княгини дед городской девочки. В каштановом деревенском доме
Уже в перестройку загремят в окрестностях Мюссерского мыса взрывы, и неподалёку от сталинской дачи построит летнюю резиденцию первый и последний президент Советского Союза, Горбачёв. Но, ни он, ни его жена, по желанию которой, как гласят местные легенды, выстроена на абхазском побережье летняя резиденция, так и не успеют в ней пожить.
В компании с папой, мамой и сёстрами побывает однажды на «горбачёвской даче» и городская девочка. В один из летних дней заедут они в Апцхуа на подворье, а уже оттуда, охваченные ностальгическим порывом, решат проскочить в Мюссеру-Мысра, где состоящая из сельских охрана впустит папу на огороженную коваными решётками и залитую бетоном территорию, и разрешит заглянуть вовнутрь.
Дом городской девочке не понравится вовсе. Комнаты покажутся слишком большими и неуютными, мебель странной, кованая люстра-виноградная лоза работы Зураба Церетели втиснутой в несоразмерно узкое пространство, а пустой бассейн, в противоречие пафосу замысла, небольшим.
– Ну-и-ну, – пожмёт она плечами, выходя из полумрака пустого помещения на солнечный свет.
Совсем другое впечатление произведёт на неё покрытый мелкой галькой пляж и находящийся прорытый сквозь скалистый холм тоннель с проложенной внутри него узкоколейкой. Сёстры пройдут сквозь тоннель до конца, с обратной стороны скального отверстия обнаружат обрыв с недостроенным железным скелетом лифтовой шахты и долго будут наблюдать, как на почти двадцатиметровой глубине от вырубленного в камне отверстия, воюют в вечной борьбе с каменной громадой морские волны.
Подле небольшого деревянного причала, выстроенного вдоль искусственной бухточки, к которой сёстры пройдут после выхода из шахты, они увидят яхту с пышным названием «Quinn Mary» и услышат от охраны, что принадлежит она не Горбачёву, а в полной мере усвоившему новые постперестроечные реалии криминальному авторитету из Гудауты.
Подивившись умению некоторых мгновенно ориентироваться в происходящих в стране изменениях, сёстры поднимутся по тенистым дорожкам вверх, в гору, где в многочисленных аллеях обнаружат аскетичный сталинский дом, который оглушит их холодом эпохи страхов и подозрений и долго будет преследовать в виде назойливого воспоминания их удаляющийся по дорожному серпантину автомобиль.
Доведётся городской девочке побывать на горбачёвской даче и ещё один раз. Отгремит к тому времени война, канет в небытие пионерский лагерь, сползёт в море прекрасный парк пансионата «Золотой берег», опустеет деревенский дом. В криминальной разборке погибнет гудаутский авторитет, а никому не нужная яхта то ли случайно, то ли преднамеренно затонет в бутылочной воде искусственной бухты и городская девочка долго будет разглядывать сквозь мутную зелёную толщу её неумолимо ржавеющий корпус. Потемнеет от времени латунь церетелиевской люстры, поселится в гулких комнатах неизбежный для нежилых помещений запах тлена, проржавеет притулившаяся к каменной груди утёса недостроенная лифтовая шахта.
Дача Горбачёва жива по сей день и молодое абхазское государство, подчиняясь естественному ходу истории, выстраивает на ней новые порядки.
«Эпоха перемен», – философствует городская девочка.
*
Спешит городская девочка вслед за бабушкой Тамарой по каменистым тропам Мюссерского леса. Надо поскорей добраться домой, с аппетитом съесть намазанный маслом и посыпанный сахаром ароматный кусок продмаговского хлеба, и продолжить чтение занимательной биологии, в которой есть удивительные факты из жизни обыкновенной стоячей воды.
Ближе к ночи, после игр и многочасовых чтений, городская девочка садится на маленькую деревянную скамейку посреди покрытого травой и полевыми цветами двора и задрав голову вверх, ищет в причудливом великолепии ночного апцхвинского неба любимые Плеяды.
Учащается биение сердца от звука далёкого автомобиля.
Может, это мама приехала из города?
***
Мои большие деревья.
Абхазия времён детства городской девочки – не только автономный ребёнок сталинской семьи народов, но и вавилонское средоточие национальностей, настоящий слоёный пирог из сёл и городов, удивительное по содержанию и живости впечатлений соединение.
У пирога сложная начинка и хрустящие края. В нижней части царят горизонтальные связи и смешиваются семьи и традиции, верх венчает партийная пирамида. Она шелестит шёпотом и слухами, жёстко иерархична, и снизу доверху пронизана многоступенчатыми лестницами, совсем как в сюрреалистическом мире Моритца Эшера, где всё идёт по раз и навсегда установленному кем-то невидимым порядку, и нет выхода никуда и ниоткуда.
Абхазский пирог – ещё и несколько центров-вишенок, отличающихся друг от друга настолько, насколько могут отличаться галактики в Великой Пустоте Большого Космоса. То есть, всем: формой, содержанием, масштабами и метафизическими расстояниями смыслов.
Как и их космические тёзки, Галактики Абхазии похожи структурно, но на деле очень разные, и три из них оставили след в душе городской девочки навсегда.
*
Первая – конечно же, галактика Гудаута.
Гудаута центростремительна, вроде раковины с узким гулким выходом и полна неразборчивой архитектоники, отчего вибрирует на низких частотах гудящим однообразным звуком. Ещё она зациклена на себе, поэтому с трудом и нежеланием вбирает новое и ещё трудней расстаётся со старым, поклоняется священной кузне, и уже успела отравиться первыми в позднем советском времени всходами наркотрафиков.
Галактика вторая – Очамчира.
Очамчира в противовес Гудауте центробежная. С рукавами-вихрями и менгрельско-абхазской-турецко-греческо-армянской разноголосицей, она соревнуется сама с собой и в пышности похоронных процессий, и в изобильной вкусности столов и в громадье каменных домов местных богачей: все известны наперечёт, и все почётные гости – что на свадьбах, что на похоронах. Это скорей даже не соревнование, а настоящая гонка – в красоте жилищ и нарядов и в строгой регламентации выходов в город, на мероприятия, или на пахнущую соснами набережную, откуда в сильные шторма на целый квартал вглубь города заглядывает гуляющее в те годы на привольных просторах море.