МЖ. Роман-жизнь от первого лица
Шрифт:
– Э! Амиго! Я не говорю по-испански.
– Велосипед – нет. Здесь велосипед – нет, – охранник перешел на ломаный английский.
Я послушно поднял велосипед и «в поводу» повел его к выходу. Поравнявшись с охранником, я вежливо извинился, и он, ухмыльнувшись, поднял большой палец:
– Нет проблем.
Проблем теперь действительно не было: на его правом боку, в черной пластиковой кобуре, покоился здоровенный «Browning», и я понял, что с пистолетом проблем не будет. В самом деле, зачем напрягаться и забирать его у тренированного полицейского, если вот такой вот увалень, ростом не выше метра с кепкой и с круглым арбузом живота, готов отдать его почти без всякого сопротивления, я был в этом уверен.
Я не люблю охранников. Просто как класс не выношу. Мне кажется, что они, за редчайшим исключением, не приносят никакой пользы, а лишь наращивают себе зады за счет работодателя, норовят что-нибудь стянуть и мешают гражданам парковаться там, где те захотят, при этом нарушая их, граждан, конституционные права. А то? Едешь, к примеру, по третьей улице Ямского Поля, в Москве. Кругом сплошные кабаки,
– А, эт самое, мущина, тут стояночка только для посетителей казино.
Можно послать этого топтуна подальше, но нет уверенности в том, что состояние автомобиля останется: на четырех накачанных колесах, или вообще на колесах, или вообще он будет на месте. Может быть, аргентинские охранники не такие, но я привык судить по московским меркам. Искушение было так велико, что я уже было совсем собрался привести в действие спонтанный план по отъему столь нужного мне девайса, но с трудом сумел остановиться, рассудив, что у меня еще достаточно времени для того, чтобы получить желаемое без свидетелей и при более тщательной подготовке. Маленький секьюрити, очевидно, увидел в моих глазах нечто такое, что заставило его отшатнуться, и на его смешном лице, украшенном жидкими усиками и брылями, как у собаки породы боксер, отразилось непонимание, смешанное с настороженностью. Я отвернулся, быстро вышел за ограду и, вскочив в седло, резво закрутил педалями в сторону вожделенной виллы. Проехав два квартала, я оказался в милом, тихом и каком-то заповедном квартале. Двух-, трехэтажные прекрасные дома утопали в роскошной зелени благородных деревьев. Почти все они были посольскими особняками. Я проехал мимо посольства Швейцарии, этакого женевского архитектурного образчика в стиле a la millionaire, похожего на женевский же домик одного из российских олигархов, собственника, кажется, комбината по производству азотных удобрений. Рядом располагались посольства Испании и Франции, попадались дома без каких-либо опознавательных знаков, лишь с табличкой «PRIVADO» – частная собственность – на кованых изящных воротах. Нужный мне дом ничем не выделялся из окружающих его роскошных собратьев. Это был трехэтажный в стиле французского классицизма прекрасный особняк, очень большой, с многочисленными портиками. Дом был воистину великолепен и стоил, думаю, целое состояние. По воле нынешнего владельца, изящная кованая ограда была с внутренней стороны закрыта железным полотном, приваренным к кованым прутьям так, что разглядеть что-либо ниже двух метров во дворе не представлялось возможным. Я подъехал ближе к калитке возле ворот, оборудованной интеркомом, но без камеры видеонаблюдения. Во всяком случае, демонстративно нависающей над входом цилиндрической штуки с объективом нигде видно не было. Через несколько секунд я понял, что в подобной предосторожности нет никакой необходимости. Почти напротив, возле аккуратного крошечного флигеля, прогуливались двое полицейских (причем один из них – офицер) и уже с профессиональным интересом приглядывались ко мне. Я понял, что уехать с места просто так значило бы вызвать еще более пристальный интерес с их стороны к моей персоне, поэтому решил усыпить их бдительность и первым пойти на контакт:
– Прошу прощения, не подскажете ли вы мне, где находится российское посольство? Я думал, что оно здесь, в этом доме, но теперь вижу, что это не так.
Они вежливо улыбнулись, и офицер на хорошем английском ответил, что российского посольства здесь отродясь не было, но я не далек от истины, со смехом изрек он, ибо в этом доме живет один богач из русской мафии. Так что я могу при желании обратиться за нужной мне помощью к нему:
– Однако не советую, сеньор, вам сразу радостно прыгать через забор к земляку. Там, у него во дворе, кажется, бегает не меньше полудюжины стаффордов, которые не хуже пираний разорвут вас на молекулы. Что же касается эмбархадо Руссо, то оно находится недалеко отсюда, на улице Rodriguez Репа, и сеньор может доехать туда за пятнадцать минут, если не будет торопиться и будет соблюдать правила дорожного движения, adios!
Полицейский любезно вызвался написать мне адрес на клочке бумаги, и, пока он ходил за ним в свой крошечный домик, а второй, потеряв ко мне всякий интерес, отвернулся зачем-то в сторону, я украдкой продолжал осматривать дом. Проникнуть туда нелегально было бы заранее не осуществимой затеей, особенно учитывая бесценную информацию о существовании в хозяйстве Струкова стаи таких собаковидных демонов-убийц, как стаффорды.
Я люблю собак, но стаффорды к числу мной любимых пород не относятся, как и питбули и прочие яростно-тупые куски мяса с силой сжатия челюстей в несколько десятков атмосфер. Мне особенно милы восточноевропейские овчарки, ретриверы и особенно хаски – эти собачьи ангелы с умнейшими мордами и голубыми чистыми глазами. Однажды на какой-то выставке, кажется в Сокольниках, я взглянул в такие вот бездонные голубые озера. С того момента мечтой моей жизни стало завести хаску. Пока что мечта неосуществима, но я обязательно ее осуществлю, если профессия позволит мне дожить до пенсионного возраста.
Я вернулся обратно на Avenida Libertador и медленно поехал по направлению к Национальному резервному парку. Доехал до Plaza di Mayo, полюбовался на президентский дворец Casa Rosada и свернул налево на Villaflor. Город, сквозь который я прорезал на своем «Агрессоре», словно горячий нож масло, был чудесен. Он открылся, словно впустил меня, и предстал совершенно другим, чем несколько часов назад, тогда, когда
Тем временем Villaflor под прямым углом пересекла доки Puerto Madero. Слева виднелся мост в виде стилизованной арфы: монолитный угол в сорок пять градусов с натянутыми поперек струнами-тросами: «Мост влюбленных». Одновременно он напоминал парус яхты, если смотреть издалека. Сами яхты в большом количестве стояли пришвартованные по берегам этих геометрически правильных доков, вдоль всей водной линии которых тянулся городской променад – набережная со сплошной линией lounge-клубов, ресторанов и бутиков, набитых мишурой для простаков-туристов. После доков начинался великолепный бульвар Rozario Vera Penaloza, с блестящим, словно мокрым от дождя, ровным покрытием центрального прохода, вдоль которого росли средней высоты деревья, окруженные низким, идеально подстриженным кустарником. Он выводил прямо к мосту, перекинутому через невзрачный, обмелевший и довольно грязный пруд, и далее вел к входу в парк. Под прямым углом к мосту подходил длиннейший гранитный парапет, тянувшийся вперед насколько хватало глаз. На парапете сидели явно не туристы, а горожане, что было видно по их свободной манере держаться. Они пили пиво и поедали в огромном количестве свежее, только что приготовленное мясо, которое жарили тут же, в многочисленных павильончиках, стоящих в ряд с интервалом в десяток метров. Немедленно по попаданию в эту страну мясных ароматов у меня выделилось несколько тонн голодной слюны, и я почувствовал такое острое чувство голода, что у меня даже потемнело в глазах. Подъехав к первой попавшейся палатке с грилем, на котором рядами возвышались здоровенные сочные куски, я показал продавцу, пожилому мужику в переднике и с огромной двузубой вилкой в одной руке и ножом, больше похожим на меч гладиатора, в другой, указательный палец и свирепо прохрипел:
– Uno!
Мужик кивнул, отрезал от одного из больших кусков, оказавшихся наполовину прожаренными полуфабрикатами, здоровенный ломоть шириной в две моих ладони и толщиной сантиметра в три и кинул его на раскаленную решетку, после чего кусок стал источать такой вкусный запах, что меня захлестнула настоящая волна какого-то помешательства от голода. Я с трудом удержался от того, чтобы не начать грызть собственные пальцы. Мужик, с интересом наблюдавший за мной и, видимо, любопытный и пребывающий в хорошем настроении, миролюбиво спросил на ужасном английском:
– Откуда есть?
– Russa, – на таком же испанском ответил я. – Russa, Mosku.
– Mokku, – поправил меня мужик, важно подняв вверх указательный палец, и пустился в пространное объяснение на испанском, из которого я, впрочем, понял, что название моего родного города произносится в Испании и здесь, в Аргентине, немного по-разному.
Тем временем мой ломоть окончательно созрел для того, чтобы насытить меня. Он полностью поджарился. Мужик вытащил откуда-то большую круглую лепешку. Своим мечом молниеносно разрезал ее вдоль, на две равные половинки и, сунув между ними мясо, подал этот триумфальный сэндвич мне. Перед продавцом стояли несколько мисок, наполненных салатом из помидоров и лука, изумрудной зеленью, латуком, какими-то очень аппетитными на вид соусами. Он указал на них рукой, потом на мой обед и сделал жест, как будто что-то кладет ложкой на свою ладонь. Я последовал его совету и украсил свой сэндвич содержимым нескольких мисок. А потом я откусил первый кусок…
Не знаю, что это было: или подействовал долгий перелет и я действительно сверх всякой меры проголодался, или свежий ветер, постоянно дующий в этом городе Счастливых Ветров, а именно так переводится с испанского его название, усилил вкус этого мяса, или, что скорее будет верным, оно действительно было той самой прославленной на весь мир аргентинской говядиной, но никогда до этого я не ел ничего вкуснее. Я урчал как хищный зверь, я терзал свою добычу, рвал ее сочную зажаренную плоть зубами и неприлично чавкал. Все это очень понравилось мужику, который смотрел на меня с одобрением и чувством удовлетворения от собственного труда. Он восторженно цокал языком и подбадривал меня гортанными вскриками, а я при этом показывал ему большой палец и набитым ртом с трудом произносил: