Н 8
Шрифт:
– Это же хорошо?
– Это дерьмово. Их агрессия должна быть направлена наружу, а не вовнутрь. Зомби победят этих придурков, бойцы. Так что готовьтесь к жаркой драке наверху. А пока отдыхайте – минут десять у нас точно в запасе. А дальше уже посмотрим что они решат.
– Эй! Хренососы! Среди вас есть говнюк Оди? – шамкающий, но все еще твердый и очень злой голос дошедшего до нас наконец рыцаря заставил отвлечься от обсуждения.
Я молча поднял руку, представляясь.
Опираясь на приклад длинноватого четырехствольного переломного дробовика старый рыцарь впился в меня блеклыми глазами.
– Тебе бы сдохнуть уже, старик – посоветовал я.
– Все мы сдохнем – ответил дедушка и, обведя долгим безразличным взглядом тела прикормов у своих ног, заметил – Многих из них учил я.
– И дерьмово же научил.
– Как меня учили – так и я учил. Я орк Вефнор. Бывший гоблин. Добровольно низший. Серебряный статус. А ты че вякнешь?
– Гоблин Оди. Все остальное – труха.
– Вижу не торопишься?
– Они думают – улыбнулся я.
– Тупорылы! – скривился старик и покосился на Рэка – Че зыркаешь, громила? Дробовик мой пососать хочешь? Или сразу хер мой лизать начнешь? Я сегодня добрый – выбирай.
– Да пошел ты – мирно ответил орк и уселся рядом со мной – Но если вскинешь свой дробовик или хер седой – прострелю башку.
– А целиться умеешь?
– По старперу не промажу.
– Ну ты герой прямо.
– А так и есть. Герой – осклабился Рэк и повернул харю ко мне – Там че-то задвигалось в самом конце.
– Ссорятся – ответил я.
– Срутся! – добавил Вефнор – Почему не хотите ударить им в спины?
– Тебе че надо, дедушка? – поинтересовался я – Зачем меня спрашивал?
– Просто харю твою увидеть хотел. И вот сподобился. Спасибо.
– Рад исполнить желание. Хочешь научу тебя летать?
– Из окна и сам спрыгнуть могу. Выпьешь?
– Не.
– А я выпью. Перед смертью – закряхтев, старик опустил седалище на стальную спину одного из своих дохлых учеников – Побеседую с достойными людьми.
– Тут нет людей, гном. Тут гоблины и гниды. В этом мире вообще нет людей.
– Вот и тема нашлась.
– Не – покачал я головой – Давай без этого. Тема интересная, не спорю. Но ты ведь о другом поговорить хотел?
– Мозги еще целы?
– Ты о чем?
– Мы дуреем, парень. Ты не замечаешь? Весь этот мир провалился в клоаку именно поэтому – мы дуреем! Нам сука конец! Порочный круг, порочная гнойная жопа. А кто виноват? Она! Мать!
– Вот это неожиданно – признался я и, наведя винтовку на старика, нажал на спуск.
Звук выстрела был удивительно негромким. Так… не больше, чем кашляющий хлопок. В боку стального панциря трупа, что служил сиденьем старику, образовалась неплохая дыра – можно просунуть указательный палец. Через пару секунд из глубокой раны повалил едкий дымок.
– Дерьмо тебе в уши, пацан! – сморщился недовольно старик и глянул на призма – Эй, урод. Я жопу приподниму, а ты мне скамью поменяй.
– Конечно, дедушка. А через коридор тебе перейти не помочь? Чтобы сразу в окно – и харей в газон или тухлые кишки.
– Подобрал ты
– Я тебе лицо срежу, пердун старый! – ответила рыжая, доставая флягу с водой.
– Поменяй старику скамью – кивнул я призму, и богомол пришел в движение, пинком отшвырнув дымящийся труп и тут же подтащив другой. Дедушка снова уселся, пожевал губами и кивнул:
– А вообще да – научите меня летать. Минуток через пять переведите меня убогого через коридор – и в окно. Оттуда не видно океан?
– Не.
– А йодом и водорослями не пахнет? Чем пахнет это место?
– Цветы, хвоя, буки, вонь старперов и померших надежд.
– Ну уже отлично! Хоть что-то новое!
– Вонь старперов?
– Буки!
– Почему мы дуреем, старик?
– Они стирают нам память, гоблин Оди.
– И что?
– Если всего раз – как у большинства – то ничего. Но я долго живу на свете. И лично знал и знаю тех, кому память стирали уже несколько раз. И знаешь что? Эти бедолаги превращаются в ублюдков! Им вместе с воспоминаниями стирают и границы дозволенного! Они убивают с той же легкостью, с какой я открываю банку пива! Им становится на все плевать! А на их лицах поселяются вечные мрачность, злость, агрессивность, нежелание и неумение долго кого-то слушать. Я знаю! Вон тот громила что сидит рядом с тобой – сколько раз его ментально кастрировали? Судя по тупой недовольной харей – раза три уже?
– Ты бредишь, старик – поморщился я.
– Мальчишка! Что ты знаешь об этом мире!
– Этот мир губят не агрессивные низшие, старик. Этот мир губят улыбающиеся высшие. И ты знаешь это.
– И эти тоже. Со всех сторон сжимают! Ладно я – свое уже пожил. Надоело! Хочу умереть! Давно бы руки на себя наложил, но… вдруг там за это спросят?
– Где там?
– Не прикидывайся тупее чем ты есть, мальчишка!
– Ну-ну… ты прямо озадачил меня, старик.
Достав из набедренной сумки стальную флягу, старик со скрипом отвинтил крышку, сделал несколько больших глотков. В коридоре пронесся запах крепкого спиртного, шумно сглотнул Рэк и в него тут же ткнулся палец стальной перчатки:
– Неуемно жадный до выпивки! Дай угадаю – и до баб тоже жаден! По лицу вижу – стирали тебе память уже не раз. А вместе с ней стерли и порядочность.
Рэк угрюмо молчал. Молчали все. Далеко от нас, в том же коридоре, у самой лестницы на четвертый этаж, звучали злые голоса наполовину втянувшегося на лестницу вражеского отряда. Они продолжали ссориться и продолжали стоять на месте.
– О чем думаешь, гоблин Оди? – снова заговорил старик, держа поблескивающую флягу на колене.
– О синем свете – насколько он дорог главному среди зомбаков?
– Я не понял ни слова. Что такое синий свет?
– Комната. Там над нами. Может в нескольких метрах от нас, если по прямой – я поднял лицо к железобетонным перекрытиям потолка – А в комнате синий свет.
– И почему он дорог главному среди зомбаков?
– Может и не дорог. Может дорог. Может взорвет, а может нет. А если к сути – взорвется ли вскоре весь второй больничный корпус, похоронив нас под обломками или же не взорвется?
– Дерьмо! – заметил Хван, закрутив башкой и защелкав жвалами – Вот так погибать неохота. Сколько у тварей взрывчатки?