На 127-й странице
Шрифт:
Вместо аннотации
66. … в наималейшей части материи существует целый мир творений, живых существ, животных, энтелехий, душ.
67. Всякую часть материи можно представить наподобие сада, полного растений, и пруда, полного рыб. Но каждая ветвь растения, каждый член животного, каждая капля его соков есть опять такой же сад или такой же пруд.
Если уж в конце 17 века, который из наших дней кажется дремучим, непроходимым лесом, отважный ум великого ученого
Какой еще костер? – скажете вы. – Что ни на есть самый настоящий. Тот который использовали для казни «без пролития крови» Джордано Бруно. А ведь говорят, что одним из выставленных против этого философа обвинений было его учение о множестве миров.
Итак, следуя примеру вышеуказанного уважаемого Лейбница, я выдвигаю гипотезу (ха-ха-ха), суть которой в одномоментном, параллельном и независимом существовании множества миров. Эти миры похожи друг на друга словно страницы одной книги. На соседних страницах вы можете повстречать одних и тех же персонажей, увидеть знакомые имена, одни те же события. Но так будет, если вы сравниваете, например, десятую и одиннадцатую страницы. Если вдруг вы решите сравнить все ту же десятую страницу со сто двадцать седьмой, то вам может показаться что эти страницы из разных книг. Старые имена стерты в пыль, а новые блистают незнакомыми красками.
Можно ли перейти с одной «страницы» на другую «страницу». Другие философы, почти такие же отважные, как и (ха-ха-ха) я, утверждают, что такой переход достижим благодаря измененному состоянию сознания. Думаю, что самое распространенное «измененное состояние сознания» – это смерть. Говорят, что последними словами Джордано Бруно были «Я умираю мучеником добровольно и знаю, что моя душа с последним вздохом вознесётся в рай». А уж он то понимал толк в множественности миров. Недаром же он, проведя в римских тюрьмах более шести лет, так и не согласился признать свои убеждения ошибкой.
Сцена 1
Бар «Старая индейка» начал свою жизнь далеко не в центре города. Но город рос от океана дальше в глубь побережья, и, как наступающая армия, охватывал старый бар со всех сторон. Вокруг него пролагались улицы, строились дома. У бара менялись владельцы. Теперешний хозяин бара, купив бар, взял и перенес его на первый этаж нового каменного здания, которым также владел. Перенес в основном элементы интерьера: тяжелую, потемневшую от времени барную стойку из дерева неизвестной породы, элементы обшивки стен, да старинную вывеску с изображением той самой старой индейки, которая, не смотря на приставку «старая» выглядела еще хоть куда. Сам же сарайчик, в котором раньше располагался бар разобрал на дрова, а землю, что была под баром снова продал, да еще и заработал на этом.
По улице, на которой стоял бар проложили рельсы и запустили конку. Но время двигалось так быстро, что не прошло и несколько лет, как конку сменил трамвай, который теперь двигали не лошадки, а непонятно откуда появившееся таинственное электричество.
Эд, многолетний хозяин стойки бара «Старая индейка» хоть и не понимал, за счет чего движется трамвай, но замену конки одобрял. Уж больно трудно было тащить коняшкам вагончик по холмам Сан Франциско. Прошедшее время поменяло и посетителей бара. Теперь это были не простые работяги с рынка или каменоломен, а опрятные работники близлежащих магазинов, шумливые журналисты и вполне солидные банковские клерки.
Вошедшего в бар мужчину Эд хорошо знал. Но даже, если бы и не знал, он бы не принял его за работника магазина, журналиста или даже за банковского служащего. Этот мужчина был немолод и бородат. Выше среднего, широкоплечий. На нем был темно серый, изрядно помятый костюм, а воротничок явно напрашивался на отправку в прачечную. В этом окружении совершенно неуместно выглядела заколка с явно драгоценным темным камнем, сверху вниз прокалывающая галстук.
Мужчина забрался на стул у стойки и кивнул бармену:
– Налей мне на два пальца, Эд.
Потом заметил порвавшийся шнурок на крепких, но далеко не новых ботинках. С кряхтеньем слез со стула и как-то завязал концы шнурка, сильно его укротив.
Когда он снова оказался на стуле, перед ним был небольшой стакан с янтарной жидкостью.
– Ваша Индейка, сэр. И …, - бармен замолк, дожидаясь пока бородатый мужчина выпьет свою порцию виски. – И хозяин просил передать, что это последняя выпивка в кредит.
Бородатый мужчина не спеша вытер несвежим платком усы и бороду.
– У тебя хороший хозяин, – сказал он и собрался уходить.
Ни мужчина, ни бармен, занятые разговором, не заметили, как сзади к мужчине подошел другой посетитель бара и с размаху опустил полупустую бутылку на голову бородача.
– Ты что творишь, ублюдок?! – закричал бармен.
Это последнее, что слышал бородатый мужчина, перед тем как погрузиться в темноту.
Сцена 2
Кто-то мотал перед моим лицом ярким фонарем. Вправо-влево, вправо-влево. Голова раскалывалась от боли. Во рту была какая-то кислятина, какая бывает, когда вас только что стошнило. А еще этот фонарь, из-за которого боль и тошнота накатывали высокими волнами. «Этот долбанный фонарщик, наверное, хочет до меня докричаться, типа «Эй, вы там! Есть кто живой?».
Я попробовал стереть с губ остатки рвоты. Рука была вялой и непослушной, а на лице обнаружились усы и густая борода.
– О, ожил! – Кто-то радостно воскликнул. – Сиди тихо Британец. Я уже заканчиваю.
Поскольку про глаза ничего не сказали я решил их приоткрыть. Оказалось, то, что я принял за фонарь, были двери бара. Посетители заходили и выходили из бара, двери болтались вперед и назад, солнечные блики в стеклах дверей метались по бару и попадали мне в глаза.
– Да, Британец, вот где твое слабое место! – Кто-то стоящий за моей спиной, продолжал разговаривать со мной, упорно называя меня «британцем». – Большому Бизону надо было бить тебя по затылку, а он все в нос, да в нос. Так ты и перебегал его тогда по раундам.