На абордаж!
Шрифт:
– Отвечу по порядку, но только с самого конца, – кивнул Магиба, который непонятно чему продолжал улыбаться. – Этот паренек, которого зовут Али, никуда идти не может, потому что в его клане парня могут посчитать трусом или предателем. Сам понимаешь, остаться в живых одному из четырех и доказать, что негодяй Шариф отбил девушку без его помощи, будет очень трудно. Али хочет остаться с нами и служить тебе. Как боец, он оставляет желать лучшего, но польза от него может быть, и очень большая.
– Интересно, какая же? – снисходительно усмехнулся Шариф.
– Сейчас объясню. Но я ответил не на все вопросы… Вижу на ваших лицах, друзья, нетерпение и вот-вот готовящиеся сорваться обвинения в словоблудии. Не торопитесь. Я уже связался с нашей группой, как ты ее громко
– Дьявол тебя возьми, Магиба! Когда ты кончишь пустую болтовню и скажешь главное?
– Наконец-то! – искренне обрадовался хитрый Магиба. – А то я уже думал, что весь твой боевой пыл улетучился. Радуйся – они перехватили машину с Вахри, когда он уезжал отсюда!
– Где этот шакал? – свирепо заорал Шариф, рванувшись вверх по лестнице.
– Тихо, тихо, тихо… – остановил Магиба друга на ступенях. – Ты что, собрался бежать туда пешком? Они уже едут сюда и везут Вахри. Веди себя солидно – ты ведь босс, и на тебя смотрят прекрасные глаза бывшей пленницы, которую ты так храбро спас.
Шариф виновато опустил глаза и вернулся к Пьетре.
– Пойдем, – сказал он серьезным тоном, поднимая с пола автомат. – Только прошу тебя, ни во что не вмешивайся. Ты иностранка, а это моя страна и мои законы. Ты тут ничего не понимаешь, хотя и имеешь звания магистра и бакалавра.
Пьетра не ответила, только смотрела на молодого сомалийца с удивлением. Таким она его еще не видела никогда. Сейчас это был совершенно другой человек – взрослый, сильный, решительный и беспощадный, как лев на охоте. Журналистка на миг подумала, что, наверное, в самом деле до сих пор не понимала до конца этих людей, эту страну. Она судила о них с точки зрения сытой и благополучной европейской девушки. Девушки, которая получила два высших образования в лучших университетах, слушала мудрых кабинетных ученых и прописные истины о дикости и неразвитости бывших колоний, о гуманизме и благотворном влиянии цивилизации на отсталые народы. Она до недавних пор верила, что она выше, умнее. Она чувствовала себя мудрой воспитательницей в детском саду. Сейчас Пьетра чувствовала себя совсем по-другому. Так, наверное, чувствует себя самоуверенный выпускник колледжа, отличник, который пришел для самостоятельной работы на производство и осознал, что любой старый квалифицированный рабочий знает и понимает намного больше него. Что ему еще учиться и учиться, постигать секреты, тонкости, которые не дает колледж, а преподает жизнь и само производство. Вот и она сейчас оказалась один на один со средой, которую, как ей казалось, она прекрасно знает и понимает, в которой она легкомысленно давала советы и о которой делала поверхностные выводы. А среда оказалась совершенно иной. Не другой, а качественно иной. Здесь жили люди, для которых среда была естественной, единственно привычной. И судить этих людей, а тем более советовать им, было сейчас настолько же наивно, насколько было бы уговаривать льва стать вегетарианцем. Пьетра поняла, что для нее это приключение закончилось благополучно и не ей учить этих людей, как им жить дальше. Ее дело – стоять в сторонке и ждать, когда аборигены закончат свои дела так, как у них принято. Пьетре было стыдно. Не только за то, что ее пришлось спасать, но и за то, что она вообще попала в эту историю.
Когда Шариф поднялся из подвала в сопровождении Магибы и понурого, испуганного Али, машина с бойцами как раз подруливала к дому. Следом подъехал серебристый «Понтиак» Вахри, из которого выскочил один из парней Шарифа с довольным лицом. Самого Вахри со связанными руками вывалили из машины, как куль, пинком ноги.
Главарь был зол и подавлен. Но еще больше он казался обескураженным таким поворотом дела. Даже теоретически Вахри не мог предполагать, что Шариф так быстро сможет оказаться здесь и освободить свою подружку. То, что Шариф вообще занялся поисками итальянской журналистки, да еще вычислил место ее заключения, уже было удивительным. Вахри сам несколько раз убеждал своего английского компаньона, что опасности нет, что Шарифу деваться некуда и ничего он сделать не сможет. Сможет, конечно, но только пойти по пути предъявленных ему требований. А потом, может быть, наняться к какому-нибудь главарю рядовым пиратом и зарабатывать кусок хлеба в открытом море со стареньким автоматом в руках. Вахри казалось, что задуманное им похищение и шантаж – дело простое и выгодное. А с подготовленными Гаруэем документами – так вообще беспроигрышная ситуация. Но Шариф повел себя вопреки всякой логике, и сейчас они поменялись местами. Обидно, но не более.
– Ну, что, шакал? – недобро блеснув глазами, спросил Шариф, подойдя вплотную к поднимавшемуся на ноги Вахри. – Захотел подло укусить меня из-за кустов? А не кажется ли тебе, что шакалу опасно нападать на льва?
– Ты не лев, – с усмешкой заметил Вахри, – ты щенок дворовой суки, которая всю жизнь питалась объедками рыбаков. Сегодня ты победил – уж не знаю как… Но подожди, еще придет мое время, сквитаемся.
– Шакал, ты ничего не понял? – искренне удивился Шариф. – Ты помнишь меня щенком, ты помнишь меня жалким рыбаком и сыном жалкого рыбака. Но ты не видишь дальше собственного носа, потому что ты глуп, Вахри. У русских есть мудрая пословица, которая предупреждает, что не следует мочиться против ветра – забрызгаешься. Ты сейчас поступил еще глупее – все равно что встал на пути стада разъяренных слонов. И останется от тебя ровно столько же, сколько и после них – мокрое место.
– Хватит болтать, – раздраженно буркнул Вахри, который все еще не понимал серьезности своего положения. – У русских ты здорово научился говорить, но ума тебе это не прибавило. Говори, что ты за меня хочешь. Тебе заплатят.
– Мне заплатят? – расхохотался Шариф. – Ты считаешь, что мне нужны твои вонючие деньги?! Плевал я на них, плевал я вообще на все золото мира. Ты, подлый шакал, напал на меня, оскорбил меня тем, что посчитал глупее и слабее себя. Ты посягнул на самое дорогое, что у меня есть, – на мою любовь. Ты посмел прикоснуться к ней своими грязными лапами…
Шариф уже не говорил, он рычал, и в глазах у него сверкала холодная сталь смерти. До Вахри неожиданно дошло, что Шариф может его просто убить. С чего он взял, что этот сосунок побоится последствий, мести клана, потерявшего своего главаря? С чего он взял, что Шариф вообще чего-то побоится?.. И Вахри испугался сам.
– Я хотел жить по своим законам, – продолжал Шариф, – хотел, чтобы люди, которые мне доверились, не голодали и ни в чем не нуждались. Мне дорога моя родина, и я хотел сделать ее лучше. Но такие, как ты, Вахри, заставляют меня жить по вашим законам. И я буду следовать вашему примеру – но только в отношении тебя, шакал, и таких, как ты.
– Ладно, хватит! – попытался Вахри остановить гневную тираду Шарифа. – Ты выиграл; давай договариваться, как главы кланов.
Хромой сомалиец попытался сказать это с суровым достоинством, но ужас смерти схватил своими ледяными пальцами его за сердце. Голос его сделался писклявым и дрожащим.
– Договариваться? Я всегда к этому стремился. И договаривался, когда шла честная торговля. Но о чем мне договариваться с тобой? Ты не глава клана, ты вор, который ради наживы отнимет последнее у родного отца и родной матери. Ты вообще никто, потому что тебя уже нет на свете, Вахри!
– Шариф, остановись, – уже откровенно взмолился пленник. – Я дам тебе денег, много денег. Я отдам тебе все!
– Ты отдашь мне все, – злобно оскалившись, прошипел Шариф. – Ты отдашь мне самое дорогое, что у тебя есть, – твою ничтожную жизнь!
Схватив Вахри за воротник, он поволок его в дом. Главарь сопротивлялся, упирался ногами и молил о пощаде, взахлеб раздавая обещания всяких благ и тут же угрожая страшными карами. Но Шариф был сильнее физически, да и гнев придавал ему нечеловеческие силы. Подтащив свою жертву к лестнице, ведущей в подвал, Шариф схватил Вахри за грудки и встряхнул, как тряпичную куклу, – так, что ясно лязгнули зубы насмерть перепуганного сомалийца.