На арфах ангелы играли (сборник)
Шрифт:
На экране осциллографа появились «спайки» – так называли пачки сигналов.
Нейроны заговорили…
– Перстень! Перстень забыла снять! – вскрикнула лаборантка, бросаясь к Алесе и хватая её за руку – на ней уже был надет платиновый браслет-наручник. Алеся невероятным усилием воли разлепила глаза, подняла руку с перстнем к лицу и вдруг отчетливо увидела, как темная агатовая поверхность его делается матово-черной и на ней ясно проступает вращающееся огненное кольцо…
…Всё отчетливо видно.
Вот внезапная встреча у Гомсельмаша жестко и немилосердно опрокидывает её в прошлое – как странно и жестоко распорядилась жизнь судьбами людей, так надежно и твердно, как когда-то казалось, стоявшими на ногах!
Поликарпов, весь седой и худой, как стирльная доска, подметает корявой метлой тротуары города, отрабатывая «пятнадцать суток», возможно, за пьяный дебош, – того самого города, который намеревался так победительно завоевать. Рассчет, так рано и во всех подробностях произведенный, в каком-то месте дал сбой.
Её поразил его усталый мутный взгляд. Видит ли он её? Узнал ли? И вообще – помнит ли о своих юношеских мечтах и планах? И что с ним будет дальше? Сопьется окончательно, заболеет, умрет в одиночестве? Была ли у него семья? Любит ли его кто-нибудь?
И почему он сломался, этот несгибаемый, очень жесткий и такой целенаправленный человек, с младых ногтей старательно лепивший свою неуязвимую карьеру?
Она не знала ответа на этот вопрос.
– Даем напряжение! Старт! – было последнее, что она ясно услышала извне.
ВАСИЛИСА Часть третья
…Если ты человек, то не называй человеком того, кто не заботится о судьбе своего народа. Зло персонифицируется по-разному, но торжество его всюду одинаково – сомны мерзостей умножаются.
Странствия человека на путях к истине… Страстное искание высшей правды… Поиск священного единого, где и нходится источник истины… Утерянное постижение реальности…
…Вереницы худых, с почернелыми лицами, людей. Тощие котомки, скрипучиее телеги, плач малых детей…
…После Соборного Уложения 1649 года крестьяне, превращенные в быдло, и посадские люди, ставшие теперь тягловым сословием, уходили с насиженных мест.
1654 год.
Моровая язва. Потом голод, страшный голод по всей стране. Люди едят жмых. Трупы гниют в домах – хоронить умерших некому.
Стон стоит над землей, а разгневанное небо шлет новые испытания – вот показалась звезда хвостатая в кровавых столпах оперенья…
Религиозное помешательство – забвение от тягот непереносимых. Власть пытается заместить религию народными преданиями. И пока они ищут панацею для упрочения гражданского порядка, пока спорят и препираются о тонкостях этикета, старый, привычный и обжитой мир рушится на глазах…
Веру! Надо искать новую веру!
Душу спасайте от дьявола! Он, дьявол, уже здесь! Спасение в самосожжении!
Властям российским летит донос: «Раскольники горят самоохотно. Самовольное запалительство остановить невозможно».
Мордвин Никон и его новые священники… Новопечатные богоссловские книги… Раскольки жгут их безжалостно – «не божье это слово, а слово диавола!»
И снова властям послан донос: «Остановить гари невозможно. Огневое крещение приняло девять тысяч тягловцев».
Из Москвы шлют сторожей с приказом: «Если раскольники засядут в скитах и запрутся там, то стража должна стоять денно и нощно, беречь их накрепко и жечься не давать. А буде они свои пристанища зажгут, то со стрельцами и понятыми те пристанища заливать водою и, вырубая двери, выволачивать их, пока живы».
Мир разделился. Антихрист с одной стороны, с другой – врные, которых он гонит…
Так кончался век семнадцатый – героический, и на смену ему шел век эпигонов…
Обоз московских эмигрантов шёл в польско-литовское государство.
Но не успели осесть раскольники, как уже новые гонения. Местечковые державцы опасаются беженцев-московитов. Как бы и здесь смуту не учинили…
И снова потянулась цепочка эмигрантов, всё дальше, в польские земли. Только в Польшу идут не все. А больше – посадская знать, с ними же черный и белый клир. Крестьяне-эмигранты остаются здесь.
И вот уже Ветка, остров на реке Сож, что во владениях воеводы Халецкого, – центр московской раскольничьей эмиграции…
Десять верст, двадцать, тридцать, пятьдесят – всё это старообрядческие слободы…
Опять донос: «И те слободы расселены, как превеликие города, где премногое число из разных городов беглых богатых купцов, что называют себя раскольниками, укрываясь там от податей и рекрутских наборов».
Белая Русь – Беларусь – Беглая Русь…
Сыпучие пески Стародубья. Зерно не растет там, и селятся в нём кустари-ремесленники. И везут те ремесленники – шапошники, шорники, бондари и прочие иные – свой товар в Ветку, местечковым богатым купцам. А те дают им в кредит. Так попадают кустари Стародубские, аки муха в плен к пауку, в долговую кабалу.
А старожилы-ветковцы ещё и пугают старой верой: «Так и придет наше разорение вскорости – больно рьяно старообрядцы за дело взялись».
И вот шлют они жалобу гетману Скоропадскому, жалобу на раскольников, которые «двори и комори (лавки) в Стародубье понаймавши и тем стародубских православных купцов, которые до ратуши подати отбувают и великоросских желнеров (солдат) беспрестанно кормят, весьма утиснуты, через що те до крайнего приходят разорения».
Но уже многие поняли – «пока живет город Ветка, тию гандлию искоренити не удастся».