Шрифт:
П.Гаврилов
На баррикаде
В книге П. Гаврилова "На баррикаде" рассказано о том, как десятилетний мальчик, сын рабочего, попал на баррикаду и оказался свидетелем героической борьбы рабочих с царскими войсками.
Это было в Москве, в дни революции 1905 года, когда под руководством большевиков началось декабрьское вооруженное восстание рабочих против царского правительства.
НА БАРРИКАДЕ
Колька Клюев, десятилетний курносый и веснушчатый мальчик, выбежал за ворота своего дома и остановился как вкопанный.
По Лаврову переулку
Белокурый парень с длинной шеей, замотанной красным шарфом, - товарищи звали его Константин - крикнул Кольке, блеснув белыми зубами:
– А ну садись, прокатим!
Колька неуверенно шмыгнул носом, однако припустился за санями искушение было слишком велико. Он хотел было уже взобраться на задок саней, да вспомнил про злых извозчиков с их хлесткими кнутами и крикнул с опаской:
– Врешь, кнутом стеганешь!
– Нету!
– обернулся на бегу Константин.
– Теперь кнуты по всей России отменяются. Шабаш!
Он еще что-то сказал, но Колька не расслышал. Остальные засмеялись.
"Ну и неправда!
– сидя уже в санях, убеждал себя Колька.
– Как же: извозчикам, да без кнута? Тогда бы все задаром так и катали взад-вперед".
Сани дернулись и помчались еще быстрей. Колька подполз к передку и встал на ноги.
Ох, и хорошо же было лететь во весь дух, стоя, как заправский извозчик! И верно, кнутом не стегали. Кольке стало весело. Подражая бородатым извозчикам, он прикрикнул солидным баском:
– Эх вы, залетныи-и! Шевели копытами-и-и!
Парни засмеялись, а Константин подпрыгнул в оглоблях и, словно конь копытом, шутя ударил соседа сапогом.
"И чего это сегодня народ такой веселый?" - думал Колька, удивленно оглядываясь по сторонам.
Да и было чему удивляться!
Лавров переулок и на самом деле вел себя сегодня как-то шиворот-навыворот. Несмотря на ранний час хмурого декабрьского утра, переулок был полон людьми.
И все эти люди как будто посходили с ума. Двое рабочих, свалив один уличный фонарь наземь, подбежали к другому и, словно дровосеки, дружно и весело начали тюкать по нему топорами. Щепки так и летели в разные стороны. Другие рабочие тащили тяжелые доски. Еще какие-то дядьки выкатывали из склада купца Трофимова дубовые бревна, ногами толкали перед собой бочки...
И делалось это всеми как будто наперегонки и даже с удовольствием.
Безмолвный, смотрел Колька с высоких саней на такие небывалые дела.
Соскочить, что ли, с саней да хватить каменюгой по забору Трофимова? Небось Колька не забыл, как больно купец трепал его за уши каждый раз, как только ловил с украденными щепками. А печку-то дома чем топить, ну? Дров мамке на что покупать?
А сани меж тем мчались быстрей и дальше - к новым чудесам.
Закинув веревки за шею черного с золотом двуглавого орла над вывеской казенной винной лавки, человек пять рабочих тянули орла вниз вместе с вывеской, подбадривая себя выкриками:
– Е-е-ще раз! Да-авай, раз!
Колька знал, что этот деревянный черный орел был вроде как царским знаком. А теперь что же это они с тем орлом делают, ух ты-и!
Две головы орла со змеиными красными языками в пастях с треском отломились. Трухлявые куски дерева посыпались вниз, дымя древесной пылью. Все, кто тянул веревки, попадали на мостовую, смешно толкая друг друга.
Тут уж и Колька не выдержал. Засунув в рот два пальца, он засвистел по всем правилам, с переливами, на весь переулок.
Сани сразу остановились. Потеряв равновесие, Колька шлепнулся в сани, задрав вверх ноги в больших драных валенках.
Когда он, сконфуженный, поднялся на ноги, на него глазели какие-то рабочие и смеялись. Один из них, с короткой черной бородой, в желтом полушубке, туго затянутом ремнем, снял мохнатую папаху и шутя поклонился Кольке:
– Слезай, кум, приехали!
Дальше в самом деле ехать было некуда. Пришлось Кольке слезать.
Все, что люди ломали в Лавровом переулке, они стаскивали сюда и сваливали, как показалось Кольке, в одну беспорядочную груду. И сани, на которых так весело ехал Колька, повалили набок и поставили на попа. На самом верху этой груды какая-то тетенька в круглой черной меховой шапочке прикрепила палку с красной материей.
– Ты что тут делаешь, постреленок?
– улыбаясь, крикнула она Кольке.
– А мать небось ищет? Беги домой сейчас же!
– Не трожь его, Настюша, - засмеялся чернобородый Степан.
– Пускай учится...
Колька не счел необходимым отвечать тетеньке. Подумав, он спросил у Степана, кивнув головой на груду бочек, саней, досок и железных решеток:
– Это зачем вы?
Поправив у пояса большой пистолет, чернобородый, точно большому, ответил Кольке:
– Баррикада это. Видишь?
– Стало быть, вижу, раз не слепой. А зачем?
– А тебя как звать-величать?
– вопросом на вопрос отозвался Степан.
– Колька... Клюев.
Степан сильными руками поднял Кольку с земли, заглянул ему в глаза, опять опустил на землю и сказал, уже не смеясь:
– А затем, чтоб царя-кровопийцу и всяких богачей долой, да чтоб у тебя, Колька Клюев, валенки были не дырявые, да на каждый день горшок мясных щей на столе, да чтоб ты не шнырял по улице, а учился в школе...
– Товарищ Степан! Идут! Вон они!
– закричали вдруг с конца переулка.
Раздался резкий свист, повторенный дважды.
Степан сделал страшное лицо, захлопал по полушубку варежками, как петух крыльями, и крикнул Кольке:
– А ну, марш домой! Живо у меня!
Вооруженные рабочие-дружинники сбегались за баррикаду.
Колька хотел было дать стрекача, но вдруг в переулке что-то страшно треснуло. С перепугу Колька присел на корточки. Потом, сам не зная зачем, пролез через бочку без дна и забился в фанерный ящик из-под печенья. Пахло в ящике сладко и вкусно...