На «Баунти» в Южные моря
Шрифт:
— Черт тебя подери, ты украл мои орехи!
— Совершенно верно, — признался Крисчен, — я хотел пить. Думал, что никакой беды не случится. Но я взял только один орех и уверен, что больше их никто не трогал.
— Врешь, мерзавец, ты украл половину орехов!
Крисчен обиделся и возмутился.
— За что вы так со мной обращаетесь, мистер Блай? — спросил он.
— Молчать! — взревел Блай и поднес кулак ему к носу. — Подлый вор, вот ты кто!
Дальше командир опросил всех младших офицеров, не видели ли они, кто брал орехи. Нет, никто но видел.
— Значит, вы сами их взяли! — язвительно
Исполненный решимости разоблачить злодеев, он велел всем принести свои личные запасы. И когда орехи были извлечены из трюмов, каждый должен был ответить:
а) сколько орехов он купил для себя,
б) сколько орехов успел съесть.
Когда подошла очередь Крисчена, он угрюмо буркнул:
— Не знаю, сэр, но я надеюсь, что вы не считаете меня настолько жадным, чтобы я стал красть у вас.
— Вот именно, собака, считаю! — взорвался Блай. — Это ты их украл, потому и не знаешь теперь, что ответить!
Взбешенный тем, что ничего не удалось выяснить, Блай на всякий случай отчитал всю команду, причем посоветовал матросам присматривать за офицерами, а офицерам — за матросами.
Затем он позвал своего писаря Сэмюэля и распорядился всех лишить рома, а также уменьшить паек ямса с полутора до трех четвертей фунта. По неподтвержденным данным, он заодно конфисковал все кокосовые орехи.
Конечно, у Блая были причины гневаться на своих нерасторопных младших офицеров, и вполне можно сказать, что случай с орехами был просто-напросто каплей, переполнившей чашу. И все-таки он перегнул палку: назначить коллективное наказание за такой мелкий проступок (может, и впрямь пропал только один орех, который взял Крисчен) было в высшей степени неразумно. «Джентльмены» особенно возмутились и решили выразить свое недовольство тем, что отказались впредь обедать с Блаем.
В тот же день между командиром и Крисченом произошло еще одно столкновение, причины которого мы не знаем. Так или иначе, у Крисчена были слезы на глазах, когда он случайно встретил заклятого врага Блая, Перселла.
— В чем дело, мистер Крисчен? — спросил тот с попятным участием.
— И вы еще спрашиваете, хотя видите, как со мной обращаются?!
— Будто со мной обращаются лучше!
Крисчен вздохнул.
— У вас есть защита, — Крисчен подразумевал должность Перселла, которая ограждала его от телесных наказаний, — вы можете ему отвечать, но, если я позволю себе говорить с ним, как вы, он разжалует меня в матросы да еще велит дать плетей. А тогда ни ему, ни мне больше не жить, потому что я схвачу его и прыгну с ним за борт.
— Плюньте на все, осталось недолго терпеть! — утешал его Перселл.
Но Крисчен словно не слышал.
— Я уверен, когда мы войдем в Торресов пролив, наш корабль превратится в ад, — с горечью сказал он. — Лучше десять тысяч раз умереть, чем сносить такое обращение. Я всегда выполняю свой долг, как надлежит офицеру и мужчине, а меня только унижают. Пет, с этим нельзя больше мириться.
Боцман Коул, который подошел в эту минуту, попытался подбодрить Крисчена, заставить его позабыть о случившемся. Но Крисчен, не дорожа собственным достоинством, на все отвечал:
— Я не могу терпеть, когда меня считают вором.
К невыразимому удивлению Флетчера Крисчена, Блай немного погодя велел передать, что приглашает его обедать.
Осуждая Уильяма Блая за то, что он потерял голову в этот злополучный день 27 апреля 1789 года, мы обязаны сказать, что и Флетчер Крисчен забыл чувство меры. Конечно, его жестоко оскорбили, но ведь он знал в глубине души, чего стоят вспышки Блая, к тому же он мог утешать себя тем, что все остальные сочувствуют ему. Однако, вместо того чтобы забыть об этой истории, Крисчен все больше растравлял себе душу. Мысль о том, что пройдет не один месяц, прежде чем «Баунти» доберется до Англии, и Блай, несомненно, еще не раз оскорбит его, казалась ему невыносимой. Мало-помалу Крисченом овладела навязчивая идея: любой ценой вырваться из «этой тюрьмы». Наконец он решил, что выход найден. Пройдя на нос, Крисчен принялся рвать какие-то бумаги, приговаривая, что «никто не прочтет моих писем». Потом раздал все свои сувениры с Таити. На вопрос встревоженных друзей, что он задумал, Крисчен признался, что хочет ночью бежать на плоту! Он и в самом деле смастерил из досок и жердей нечто совсем не плавучее. Тут лишний раз подтвердилось, что все были за Крисчена: никто не сказал командиру о его нелепой затее. А Перселл даже снабдил Крисчена гвоздями.
Несмотря на то что рассудок его слегка помрачился, Крисчен не стал прыгать за борт, как только плот был готов, а решил подождать до следующего острова. Кстати, «Баунти» уже приближался к нему. Остров этот назывался Тофуа и представлял собой макушку вулкана, который ночью озарял небо блеском раскаленной лавы. К счастью или к несчастью, ветер стих, и появилось сомнение, успеет ли «Баунти» до рассвета подойти к Тофуа.
Первой вахтой командовал Фраер. С вечера моросил дождь, но около десяти прояснилось, и слабый свет молодого месяца упал на притихшее темное море, по которому катились ленивые валы. По заведенному порядку, на палубу вышел Блай, чтобы отдать распоряжения на ночь. Видно, Фраер в тот вечер был в хорошем настроении, ибо он вдруг обратился к своему начальнику с такой учтивой фразой:
— Сэр, ветер попутный, луна в первой четверти. Наверно, мы придем к Большому Барьерному рифу как раз в полнолуние.
Блай приветливо кивнул:
— Да-да, мистер Фраер, все будет в порядке.
Распорядившись, Блай через кормовой люк спустился к себе. Он не запирал дверь каюты, чтобы вахтенный офицер мог сразу вызвать его в случае надобности. А так как ночь выдалась очень теплая, он даже распахнул дверь настежь.
В полночь на вахту заступил Пековер. Ветра почти не было, а до Тофуа оставалось больше двадцати морских миль, и Крисчен с каждой минутой становился все нетерпеливее. В половине четвертого он окончательно потерял надежду, что ему удастся бежать этой ночью, спустился в каюту и уныло лег на свою койку. В душе у него бушевал вулкан, давно копившаяся ненависть к Блаю грозила прорваться наружу, словно лава из кратера на Тофуа.