На бензоколонке только девушки
Шрифт:
– Привет, милая, – поздоровалась Сьюки со всем доступным ей жизнелюбием.
– Привет, мам, ты как?
– Все в порядке, милая.
– Я звоню сказать, что добрались мы отлично и нам тут все нравится. Как папа?
– Прекрасно.
– Ку-ку тебе не докучает?
– Вовсе нет. Она тут, рядом, милая, завтракает, и нам отлично.
– Ну здорово. Ладно, люблю тебя. Папе привет.
– Хорошо, дорогая. И мы тебя любим. Развлекайтесь, увидимся, когда вернетесь.
Повесив трубку, она осознала, что рано или поздно придется
Во второй половине дня, прихватив бинокль, она забралась на второй этаж и дождалась, когда Ленор докатит чайную тележку до конца пирса – у них с подругами из клуба «Закат» имелась традиция чаевничать в пять часов пополудни. Тогда Сьюки позвонила Энджел и сообщила, что ее свалил ужасный грипп и врач сказал, что он страшно заразный, а для пожилых людей и вовсе смертельно опасен, и порекомендовал не менее двух недель и близко к матери не подходить. Врать Энджел ужасно не хотелось, однако Сьюки было совершенно плевать, встретятся ли, потолкуют ли они с Ленор в этой жизни еще хоть раз или нет.
Вид Ленор расстраивал ее даже издали. Сьюки желала лишь одного – спуститься, достать бутылку водки и всю ее выпить. Она поразмышляла над этим замыслом: искушение было велико, но велик и страх совершенно слететь с катушек и публично опозорить мужа и детей. Увы, в сложных обстоятельствах Сьюки всегда шла вразнос и делала глупости. При первом выходе в свет она так нервничала и столько выпила, что на торжественном ужине принялась метать ложкой мороженое через стол и угодила одной доброй подруге матери в затылок. В тот же вечер наступила на оливку, проехала по всему танцполу и оказалась под чьим-то столом.
Да и не только с алкоголем такое бывало. В колледже она так огорчилась, когда кто-то из мальчишек не позвал ее на большую вечеринку братства, что съела два десятка пончиков «Хрумкий Крем», которые стянула из кладовки сестринства. Ее соседка вернулась со свиданья и обнаружила Сьюки на кровати в отключке – с недоеденным пончиком в волосах.
Сверх того ей вечно везло на всякие неприятности. В день своей свадьбы, шагая в церкви по проходу, она умудрилась запутаться в фате и упасть; а из всех ее знакомых только ей удалось сломать ногу, упав с неподвижной карусели. С чего Ленор решила, что Сьюки может стать балериной, оставалось для нее загадкой.
Сьюки сидела на кровати, гладила Ку-ку – и тут ее озарило. Все эти годы она ела себя поедом, а может, она тут вовсе и не виновата! Кто знает, вдруг поляки – плохие танцоры.
Эрл поразился новостям почти как и Сьюки, но на следующий день, по дороге на работу, вдруг вспомнил разговор, случившийся у него с тестем. И теперь, задним числом, он думал, не пытался ли мистер Крэкенберри околично сообщить ему, что Сьюки – удочеренная.
В тот вечер Эрл и его будущий тесть удрали с грандиозной помолвочной вечеринки, устроенной
Они слушали сверчков, и тут мистер Крэкенберри, высокий осанистый человек, пожалел юношу. Он видел, что Эрл до смерти боится Ленор, но, надо отдать ему должное, будущий зять выдержал даже устроенную Ленор истерику и ее пристальные взгляды на его уши.
После долгого молчания мистер Крэкенберри откашлялся и сказал:
– Эрл.
– Да, сэр?
– Вы со Сьюки собираетесь сделать большой и важный шаг. Однако прежде, чем это случится, мне надо сказать тебе о ней кое-что. Ты должен это знать.
– О Сьюки?
– Да… и это может изменить твои к ней чувства.
Эрл глубоко вздохнул и взглянул на него:
– При всем уважении, сэр, я знаю, что не нравлюсь матери Сьюки, но что бы вы ни сказали о вашей дочери, я не переменю своего решения. Я люблю ее и намерен на ней жениться.
– Рад слышать, сынок… но… как бы это сказать? Помнишь старое присловье: «Хочешь знать, какой будет твоя жена через двадцать лет, глянь на ее мать»?
– Да, сэр. Слыхал такое… и все равно люблю ее. Ой – без обид, сэр.
– Никаких обид. И, я так понимаю, ты осведомлен, что у моей жены брат и сестра в «Милом холме»? И вообще семейную историю знаешь?
– Да, сэр. Сьюки рассказывала.
– А… но потому, естественно, ты, наверное, – закономерно – беспокоишься за Сьюки и за ваших общих детей. Но на твоем месте… я бы не тревожился.
– Я и не тревожусь. А что?
– Ты мне доверяешь, сынок?
– Да, сэр.
– Можешь мне дать слово джентльмена, что этот разговор никогда и никому не перескажешь – особенно матери Сьюки?
– Да, сэр.
– Что ж… не спрашивай, откуда я это знаю, но даю тебе слово. Сьюки – совсем не как ее мать, да и не как Симмонзы вообще. Понимаешь?
– Да, сэр. Кажется. О… ух ты… что ж, пронесло.
– Да, я так и думал.
– Не обижайтесь, сэр.
Он рассмеялся:
– И опять никаких обид. Я отдаю себе отчет – Ленор иногда может казаться странноватой, но говорю тебе, сынок… по мне, так она все та же прекраснейшая девушка на свете. У меня в жизни, с тех пор как я ее встретил, не было ни единой скучной минуты.
В тот самый миг встревоженная Ленор, увитая шарфами, выскочила на крыльцо и позвала его:
– Олтон… ты где? Ах вот он. Ты мне нужен. У нас трагедия. Я только что уронила свое парадное кольцо в пунш. Надеюсь, никто его не проглотил. Это же прабабушкино! Скорей!
Мистер Крэкенберри глянул на Эрла и промолвил:
– Ну ты понимаешь? – И, закатывая рукава, пошел за Ленор в дом.
Как ни странно, однако после того разговора Эрл больше не переживал за Сьюки и даже не интересовался всерьез, откуда мистер Крэкенберри все это взял. Но теперь-то понял, что тесть пытался ему сказать.