На бензоколонке только девушки
Шрифт:
8 октября 1952 года
Уважаемая миссис Крэкенберри,
В связи с недавним смягчением военными властями некоторых ограничений в части Акта о неразглашении медицинских данных детей, а также в ответ на Ваш запрос от 6 января 1949 года мы теперь уполномочены выслать вам фотокопии исходного свидетельства о рождении Вашей дочери, включая все медицинские записи о состоянии здоровья матери, какие есть в нашем распоряжении, вплоть до даты ее удочерения из Техасского детского
Искренне Ваша,
Кэти Кихано,
директор службы здравоохранения
К сему приложены:
– свидетельство о рождении
– медицинская карта
– документы по удочерению
Несколько минут спустя Эрл помог Сьюки устроиться на диване, и она, с влажным полотенцем на лбу, попыталась вникнуть в то, что прочитала только что. В голове застряло только «ее удочерение».
Эрл вернулся с бумажным пакетом, чтобы она в него подышала, и со стаканом бренди.
– Давай, милая, выпей немножко. – Он глядел на нее обеспокоенно и поглаживал по руке.
– Ты прочел? – спросила она.
Он кивнул:
– Да, дорогая, прочел. Вот так новости они вываливают.
– Но что это значит?
Он подобрал письмо и прочитал еще раз.
– Ну что, милая… Боюсь, это значит именно то, что написано. Очевидно, тебя взяли… тут все бумаги… из Техасского детского дома… 31 июля 1945 года.
– Но, Эрл, этого быть не может. Какая-то ошибка.
Эрл проглядел бумаги и покачал головой:
– Нет, милая… Не думаю. Все вполне официально, и вся информация сходится.
– Но тут все равно ошибка. Не могли меня удочерить. У меня симмонзовские ступни и папин нос.
– Ну… может, и нет.
– Но с чего? Что там еще сказано? Ничего не понимаю.
– Милая… ты дыши, а я пока посмотрю еще раз. – Он углубился в документы, а Сьюки все дышала в бумажный пакет, но выражение его лица ей не нравилось.
– Ну? – спросила она между вдохами.
Он взглянул на нее:
– Ты уверена, что готова ко всему этому? Для одного дня тут слишком много информации.
– Да… конечно. Уверена.
– Дай слово, что не разволнуешься и не упадешь в обморок, иначе я не буду ничего дальше читать.
– Даю.
– Что ж… медицинская карта у тебя хорошая. Ты была очень здоровым младенцем.
– А еще?
Эрл взял в руки свидетельство о рождении:
– Ну вот здесь говорится, что твою маму звали Фрици Уиллинка… а фамилия, кажется, вроде… Юрааблалински. Или что-то в этом роде.
– Что?
Он проговорил фамилию по слогам.
– Господи боже! Что это вообще за фамилия?
– Хм… ну-ка, ну-ка. А, национальность матери… полячка.
– Что?
– Польская.
– Польская? Да я даже языка польского не знаю.
– Погоди… тут написано… место рождения матери – Пуласки, Висконсин… 9 ноября 1918 года. Вероисповедание матери: католическое.
– Католическое? О боже. А про отца что говорится?
Эрл вчитался и тихо проговорил:
– Хм… тут написано, что он неизвестен.
– Неизвестен? Как же это? Что это значит?
– Не могу сказать. Может значить много чего. Вероятно, она не хотела о нем сообщать… Не знаю.
Сьюки вымолвила:
– О боже мой, Эрл… Я внебрачная. Я незаконнорожденная польско-католическая личность!
– Ой, будет тебе, милая… успокойся. Мы про это ничего не знаем. Не будем делать поспешных выводов.
– Ну же, Эрл, когда люди женятся, отец не может быть неизвестен, верно? Она хоть имя-то мне дала?
– Минутку. Да, вот. Твое имя при рождении… Джинджер Ябервиснски или как оно произносится вообще… и родилась ты в 12.08 пополудни четырнадцатого октября 1944 года, вес… восемь фунтов и семь унций.
Сьюки медленно села и вымолвила:
– Эрл, это ошибка.
– Что?
– 1944-й.
– Ну, милая, тут так написано. Четырнадцатого октября 1944 года. Смотри, черным по белому.
Сьюки, похоже, все это потрясло до глубины души.
– Эрл, ты понимаешь, что это значит? Господи боже, да мне шестьдесят лет! Господи боже, я ведь старше тебя! Господи боже!
– Ладно-ладно, милая, ты успокойся… подумаешь, ничего такого.
– Ничего такого? Ничего такого? Ложишься спать и думаешь, что тебе пятьдесят девять, а на следующий день оказывается, что тебе шестьдесят! – Сьюки почувствовала, как от лица медленно отливает вся кровь. Эрл вовремя успел ее поймать, иначе она бы свалилась с дивана еще раз.
Через несколько минут, придя в себя и выпив еще немного бренди, Сьюки, за всю жизнь не позволившая себе почти ни единого грубого слова, глянула на Эрла и выпалила:
– Кто они вообще, эти Мудобралинские?
И впрямь – кто?
Пуласки, Висконсин
Станислав Людвик Юрдабралински прибыл в Чикаго 5 января 1909 года. Первые несколько лет в Америке он таскал бочки с пивом в местной пивоварне, а по ночам учил английский. Позднее Станислав нашел работу получше – на стройке Чикагской и Северо-Западной железной дороги, проходившей от Грин-Бей, Висконсин, через маленький городок под названием Пуласки.
В те времена Пуласки, Висконсин, был крошечной деревней польских иммигрантов, которых заманил сюда ушлый немецкий землевладелец. Купив землю, он взялся распространять буклеты по всем польским кварталам шахтерских поселений вокруг Чикаго, Милуоки и Пенсильвании в надежде продать земельные участки множеству польских иммигрантов – желал устроить эдакую «маленькую Польшу» в Америке, с костелами и школами. Он даже назвал городок в честь князя Казимира Пулавского, польского аристократа, сражавшегося бок о бок с американскими патриотами в Войне за независимость, – для пущей привлекательности. Первая группа новых землевладельцев прибыла в Пуласки и обнаружила, что костелы и школы, отрекламированные в буклетах, еще предстоит построить, и потому они взялись за дело – и построили их.