На берегах Северной Двины
Шрифт:
– Обувайся, малец, поедешь с нами! – сказал он сурово.
В это же время из комнаты вышла мама.
– Куда это? – удивилась она. – Не пущу!
Тогда «в чёрной куртке» выудил из внутреннего кармана бумагу и протянул её маме:
– На допрос! Немедленно!
Мама, не читая бумагу, заслонила меня спиной и твёрдо ответила:
– Он ни в чём не замешан! Это ошибка!
– Вам нечего бояться. Проводится следствие по делу о явлении так называемой божьей матери от третьего августа прошлого года. Вы можете проследовать за сыном, если вам так угодно.
Мама, выхватила бумагу, обернулась к окну и, пробежав глазами по строчкам, сказала:
– Ишь какой – угодно!
Дочитав, она сложила листок пополам, повернулась ко мне и спокойным голосом сказала:
– Ничего не бойся, надевай ботинки, я еду с тобой.
Но от этих маминых слов мне и стало страшно. Я почувствовал дрожь и разволновался.
Тот, что был в чёрной куртке, не выходил, не выпускал меня из виду, ждал, когда мы соберёмся, и поторапливал:
– Поживее! Некогда мне с вами расшаркиваться!
Мы с мамой вышли во двор, а «чёрная куртка» за нами. Неожиданно навстречу выбежала Альма, она обогнула нас с мамой и стала облаивать непрошеного гостя.
– Убра-а-ать! – заорал «в чёрной куртке» и тут же схватился за ручку нагана. – Убрать немедленно или пристрелю!
Я бросился к Альме, схватил за ошейник и потянул собаку в дом. Но она упиралась, пыталась вырваться и лаяла, лаяла, лаяла, пока ошейник не перехватил её горло. Альма хрипнула, сделала глоток воздуха и только тогда успокоилась. А я совсем растерялся. Я отчаянно ничего не понимал и не знал, что делать. Моё сердце забухало так сильно, что ушам сделалось горячо. Я с трудом завёл Альму в дом, захлопнул дверь и снова выбежал на улицу. Мама отошла к машине, первый солдат уже сидел за рулём, второй – открывал маме дверцу, «в чёрной куртке» дожидался у крыльца, всё так же держась за ручку нагана. Указав рукой на машину и пропустив меня вперёд, он пошёл следом. Но не успел я дойти до машины, как дверь нашего дома распахнулась…
Альма за пару прыжков настигла человека в чёрной куртке и схватила его за ногу. Раздался выстрел, и Альма упала.
Меня затолкали в машину, захлопнули дверцу, и мы поехали. Я сидел и думал об Альме, что она осталась одна, что лежит на земле, что ей холодно и некому пожалеть. Глаза застилала пелена, в ушах звенело, «в чёрной куртке» всю дорогу злобно подталкивал меня локтем и ругался. Я никак не мог понять, за что он так с Альмой? Уж лучше бы меня, ведь это я виноват, ведь Альма меня защищала. Мне почему-то вспомнилось, как она радовалась каждое утро и бросалась обниматься, когда я выносил ей миску с кашей. Как она, бывало, врывалась в комнату, запрыгивала на кровать и облизывала мне лицо, а я отмахивался от неё и пытался прогнать. Я всё думал, думал и не заметил, что плачу. Сижу, плачу, вот просто слёзы градом, а я их не замечаю.
Мама обняла меня, прижала к себе и еле слышно прошептала:
– Держись, сынок. Крепись. Коли уж стряслось – всё проживём.
Но мне не хотелось ничего переживать, мне не хотелось жить. Нечем было крепиться. И едкое, жгучее, горькое чувство щипало в горле. Я рыдал.
Глава VII. Телеграмма
Человека в чёрной куртке звали Бескашин Игорь Андрианович. Был он молодой, худощавый, среднего роста, с неприятным взглядом и резким, ржавым голосом. При ходьбе Бескашин сутулился, руки всё время держал за спиной, будто был он арестант. Изредка всё же встряхивал побелевшие кисти, одёргивал рукава, поправлял чуть съехавшие очки на горбатую переносицу, но, делая широкий шаг, снова закидывал руки назад.
Воспитывался Бескашин без отца и матери, зато дедом – генералом Первой мировой войны Бескашиным Андрианом Георгиевичем. Моя мама хорошо знала Андриана Георгиевича, не раз встречала его в нашем храме, и, когда Бескашин представился, она не могла поверить, что у генерала такой жестокий внук.
Бескашин окончил военное училище, но, в отличие от деда-генерала, вступил в большевистскую партию, рассчитывая сделать карьеру. На этот момент он уже был уполномоченным секретного оперативного отдела Чрезвычайной комиссии по Архангельской губернии, в простонародии – чекистом. В его личном деле, в графе «Характеристика» была одна короткая запись: «Инициативен. Карательную политику направляет на беспощадную борьбу с изменниками, шпионами, контрреволюционерами и предателями Родины». Одной этой записью и можно было бы описать человека в чёрной куртке.
О причине ареста мы догадались не сразу. Оказалось, что увиденное нами чудо взволновало людей и об этом стало известно в Москве. Протоиереи [4] Владимир Попов, Владимир Павлов и Андрей Распопин запечатлели видение в акте и, дабы донести благую весть до паствы, рассказали о явлении Царицы Небесной в газете «Архангельские епархиальные ведомости». Секретный отдел ВЧК в Москве затребовал провести немедленное следствие. Бескашин получил срочную телеграмму: «Допросить подтвердивших явление. Заставить допросом признать, что показания были результатом влияния посторонних. Если же они будут утверждать, что их показания, данные комиссии по обследованию этого явления, правильны, то подвергнуть их медицинскому психиатрическому освидетельствованию».
4
П р о т о и е р е й – священник.
Первым делом чекисты арестовали протоиереев Владимира Артемьевича Попова, Владимира Леонидовича Павлова и Андрея Михайловича Распопина, обвиняя их в шулерстве и искусственном создании видения. Их взяли под стражу будто бы за то, что они световыми аппаратами одурманили нас, заставили увидеть и поверить в явление, которого не было.
Глава VIII. Допрос
Меня и всех друзей собрали в подвале каменного дома. Нас развели по разным комнатам на допрос. Мама осталась ждать в коридоре. Витьку Перешнева и сестёр допрашивали первыми. Через какое-то время «в чёрной куртке» с наганом пришёл допрашивать меня.
Он снял ремень с кобурой, запер их в железном ящике. Представился:
– Уполномоченный секретного оперативного отдела Архгубчека Бескашин.
В комнату вошёл ещё один военный, с ведром воды и тряпкой, поставил их возле стены, сам сел за стол, заправил лист бумаги в пишущую машинку.
– Нам нужно лишь признание, малец, – строго сказал Бескашин. – Товарищ Приходин всё запишет, и ты свободен на все четыре стороны. Перешневы уже во всём сознались, советую и тебе не юлить.
Как только я оказался в подвале, меня охватили холодный пот, липкий страх, тьма неизвестности. Я думал, что со мной поступят как с Альмой, – стоит мне сказать не то, что они хотят услышать, – меня пристрелят.
Уполномоченный Бескашин снял куртку, повесил её на стул и начал диктовать помощнику:
– Двадцать восьмое сентября тысяча девятьсот двадцатого года. Допрос гражданина Попова Сергея Николаевича в качестве свидетеля по делу номер тысяча двести шесть о дивном явлении, который показал следующее…