На берегу несинего моря: Поэма
Шрифт:
И в нас, и в море сохранит.
4
Вдали, где море слито с небом,
Где их неразличим свинец,
Там кружатся, обнявшись крепко,
Начало жизни и конец.
Нам лоцман опытный не нужен:
Все знают, что уплыть туда
Поможет с надоевшей суши
Невы попутная вода.
И как приплыть на низкий берег
Известно всем не первый год:
Старинный
Приливами варяжских вод.
Всё то, что городом зовется
И прибывает каждый год,
По вольной воле создается
И никогда не пропадет.
Здесь будет до скончанья дней
Движенье душ и кораблей.
III. ЕКАТЕРИНИНСКИЙ КАНАЛ
1
О «медных всадниках» и прочих
Царях, потом – секретарях,
Возникших на российской почве,
Пускай другие говорят.
Мне дела нет до византийства
И смены правящих элит.
Но вот одно цареубийство
Давно мне душу бередит.
Тогда, на городском канале,
На потрясенной мостовой,
Мы вновь ошиблись, вновь остались
Со злобой прежней и собой.
Лицом к лицу с душою темной,
Как с подворотней в мертвый час,
Остались мы; светильник скромный
Заколебался и – погас...
2
Нет, не азартное решенье
Разрушить мир, который плох,
Хочу я вспомнить – рук движенье,
Непроизвольное, как вздох.
…Метальщик третий с бомбой третьей
Царя увидел. В этот миг
Раздался взрыв. И сразу ветер
Лица горячего достиг.
Метальщик юный, видя рядом
Кровь и упавшего царя,
Держал свой сверток со снарядом,
Но позабыл он про снаряд.
Он подбежал и неумело,
Со всеми вместе, кто здесь был,
Искромсанное взрывом тело
Поднял и в сани положил.
В тот миг его рукам дала
Толчок не та чужая сила,
Что к подворотне привела,
А та, что с детства сохранилась.
...В нас эта сила сметена
Была другой. Нет, не закрыты
Зим бесконечных времена.
...Март в Петербурге – не весна.
«Как холодно!» – сказал убитый.
3
Там, где бомбы бросали в надежду
Срам прикрыть не дырой, а одеждой,
Ныне храм стоит балалаечный.
Так-то вот, Александр Николаевич!
Там толпится пытливый и праздничный люд,
Рядом – вещи кустарные продают…
Неужели матрешки неженской породы –
Это статуи нашей свободы?!
IV. ТАВРИЧЕСКИЙ САД
1
Меня крестили в Греческой церкви,
Которой давно уже нет;
Теперь здесь зал для концертов.
Об этой бессмысленной жертве
Когда-то сказал поэт:
Как мы жертвуем тем, что было,
Разрушаем – ради чего? –
Время прошлое, храмы, события...
Ради времени своего?
2
Детство первое – это Таврический сад.
Если дни пролистать назад,
То я вижу – неясно, как на бегу,
Черные ветки на белом снегу,
Своих одногодков бестолковую стаю,
Которую взрослые, не понимая,
Хотят сделать смирной, будто надгробие,
По своему образу и подобию.
Вижу еще, как будто сквозь лед,
Сбитый, с нелепым хвостом, самолет
Возле воды кругового канала
(Может быть, этого и не бывало?)
3
По счастью, в детях нет воображенья
О будущих невзгодах и потерях.
Но чувствовал я взрослых настроенье
И, значит, знал в какой-то мере,
Что вдруг пришли другие времена,
Что началась война.
Тоскливы дни бессчетных отступлений.
Пусть бодрость взрослых исчезала быстро,
Быстрее таяли продукты и поленья,
И голод с холодом вдруг стали просто бытом.
А что потом? – Тревоги и сомненья...
Но успокоились немного все, едва
Врага отбросила декабрьская Москва.
4
Произрастает счастье – из простого,
Его субстрат, как наш суглинок, сер.
Я вспоминаю март сорок второго
По двум картошкам, отогнавшим смерть.
Кто их принес, хоть стыдно, но не помню.
Зато я помню, как я к ним приник,
Забыв о холоде, убежище и бомбах,
Забыв о матери, наверно, в этот миг.
Не хлеб сырой и не сухарь, который
За оттоманкой прятался в пыли,
Достался мне – рассыпчатый картофель,
Великий плод подзолистой земли.
Простой картошкой обернулось счастье...
Еды другой с тех пор не знаю слаще.
5
Вот настал наш черед, и однажды
Налегке мы покинули дом,
Оставляя прошлое в нем