На берегу спокойных вод. Компиляция
Шрифт:
— Суд не интересует, чего хочет или не хочет подсудимый, — констатировал Макмилан. — Его желания не влияют на решения суда.
— Но, черт подери, неужели вы не видите, что тем самым мы его отпускаем?! — воскликнул Кеттельман.
— Мы его заставляем, — подчеркнул Макмилан. — Это совершенно другое.
— Посмотрим, что скажут на Земле, — зловеще проговорил Кеттельман.
Детрингер покорно кивнул и, стараясь сохранить бесстрастное выражение лица, покинул земной корабль.
С наступлением ночи Детрингер взлетел. Его сопровождал
— Хозяин, куда мы направляемся? — спросил Ичор.
— К какому-нибудь новому чудесному миру, — ответил Детрингер.
— А может, навстречу гибели?
— Возможно, — сказал Детрингер. — Но с полными баками я отказываюсь думать об этом.
Некоторое время оба молчали. Затем Ичор заметил:
— Надеюсь, у капитана Макмилана не будет из-за нас неприятностей.
— По-моему, он вполне может постоять за себя, — отозвался Детрингер.
Там, на Земле, решение капитана Макмилана послужило причиной большого переполоха и долгой полемики. Однако, прежде, чем официальные органы пришли к единому мнению, состоялся второй контакт между Ферлангом и Землей. Неизбежно всплывшее дело Детрингера было признано чересчур запутанным и сложным. Вопрос передали на рассмотрение смешанной комиссии экспертов обеих цивилизаций.
Над делом бились пятьсот шесть ферлангских и земных юристов. Еще многие годы они находили все новые и новые доводы «за» и «против», хотя Детрингер к тому времени достиг безопасного убежища и занял уважаемое положение среди народа планеты Ойменк.
Тело
Открыв глаза, профессор Мейер увидел беспокойно склонившихся над собой трех молодых хирургов. Внезапно ему пришло в голову, что они действительно должны быть очень молоды, если решились на это; молоды и дерзки, не обременены закостенелыми представлениями и мыслями, с железной выдержкой, с железным самообладанием.
Его так поразило это откровение, что лишь через несколько секунд он понял, что операция прошла успешно.
— Как вы себя чувствуете, сэр?
— Все хорошо?
— Вы в состоянии говорить, сэр? Если нет, качните головой. Или моргните.
Они жадно смотрели.
Профессор Мейер сглотнул, привыкая к новому нёбу, языку и горлу. Наконец произнес очень сипло:
— Мне кажется… Мне кажется…
— Ура! — закричал Кассиди. — Фельдман, вставай!
Фельдман соскочил с кушетки и бросился за очками.
— Он уже пришел в себя? Разговаривает?
— Да, он разговаривает! Фредди, мы победили.
Фельдман нашел очки и кинулся к операционному столу.
— Можете сказать еще что-нибудь, сэр? Все что угодно.
— Я… Я…
— О боже, — выдохнул Фельдман. — Кажется, я сойду с ума.
Трое разразились нервным смехом. Они окружили Фельдмана и стали хлопать его по спине. Фельдман тоже засмеялся,
— Где Кент? — крикнул Кассиди. — Он удерживал осциллограф на одной линии в течение десяти часов.
— Отличная работа, черт побери! Где же он?
— Ушел за сандвичами, — ответил Люпович. — Да вот он.
— Кент, все в порядке!
На пороге появился Кент с двумя бумажными пакетами и половиной бутерброда во рту. Он судорожно сглотнул.
— Заговорил?! Что он сказал?
Раздался шум, и в операционную ввалилась толпа людей.
— Уберите их! — закричал Фельдман. — Где этот полицейский? Сейчас никаких интервью.
Полицейский выбрался из толпы и загородил вход.
— Вы слышали, что говорят врачи, ребята?
— Нечестно, это же сенсация!
— Его первые слова?
— Что он сказал?
— Он действительно превратился в собаку?
— Какой породы?
— Он может вилять хвостом?
— Он сказал, что чувствует себя отлично, — объявил полицейский, загораживая дверь. — Идем, идем, ребята.
Под его растопыренными руками прошмыгнул фотограф. Он взглянул на операционный стол и пробормотал:
— Боже мой!
Кент закрыл рукой объектив, и в этот миг сработала вспышка.
— Какого черта?! — взревел репортер.
— Вы счастливейший обладатель снимка моей ладони, — саркастически произнес Кент. — Увеличьте его и повесьте в музее современных искусств. А теперь убирайтесь, пока я не сломал вам шею.
— Идем, ребята, — строго повторил полицейский, выталкивая газетчиков. На пороге он обернулся и посмотрел на профессора Мейера. — Просто не могу поверить! — прошептал он и закрыл за собой дверь.
— Мы кое-что заслужили! — воскликнул Кассиди.
— Да, это надо отметить!
Профессор Мейер улыбнулся — мысленно, конечно, так как лицевая экспрессия была ограничена.
Подошел Фельдман.
— Как вы себя чувствуете, сэр?
— Превосходно, — осторожно произнес Мейер. — Немного не по себе, пожалуй…
— Но вы не сожалеете? — перебил Фельдман.
— Еще не знаю, — сказал Мейер. — Я был против из принципа. Незаменимых людей нет.
— Есть. Вы. — Фельдман говорил с горячей убежденностью. — Я слушал ваши лекции. О, я не претендую на понимание и десятой части, математическая символика для меня только хобби. Но ваши знаменитые…
— Пожалуйста, — выдавил Мейер.
— Нет, позвольте мне сказать. Вы продолжаете труд Эйнштейна. Никто больше не в состоянии закончить его. Никто! Вам нужно было еще пару лет существовать в любой форме. Человеческое тело пока не хочет принимать гостя, пришлось искать среди млекопитающих…
— Не имеет значения, — оборвал профессор. — В конце концов, главное — интеллект. У меня слегка кружится голова.
— Помню вашу последнюю лекцию в Гарварде, — сжав кулаки, продолжал Фельдман. — Вы выглядели таким старым! Я чуть не заплакал — усталое изможденное тело…