На большом пути. Повесть о Клименте Ворошилове

В ночь на 3 декабря 1919 года со станции Воронеж тихо, без гудков, отправился бронепоезд. Пушки были развернуты по бортам: вправо и влево. Напряженно вглядывались в темноту наблюдатели. Медленно, словно проверяя надежность каждого пролета, вполз поезд на мост через Дон и, лишь миновав его, увеличил скорость.

Минут через двадцать с запасных путей станции столь же тихо двинулся другой состав, необычный даже по внешнему виду. Перед паровозом - платформа, нагруженная рельсами и шпалами. К станковому пулемету, установленному среди шпал, прильнули несколько бойцов.

Только один вагон в самой середине состава выглядел совершенно темным, пустым. А он-то как раз и был главным. В просторном его салоне сидели двое. Командующий Южным фронтом Александр Ильич Егоров, склонив крупную, по-солдатски коротко остриженную голову на крепкой шее, просматривал телеграммы, полученные перед самой отправкой: одни были из Москвы, другие - из Серпухова, где располагался штаб фронта. Лицо у Егорова добродушное, открытое, какие бывают чаще всего у людей уравновешенных, сильных физически. Рисунок губ твердый, чуть ироничный. Большой подбородок казался бы слишком тяжелым, массивным, если бы не маленькая веселая ямочка, разделявшая его и придававшая лицу законченность, гармоничность.

Рядом с Егоровым - худощавый, затянутый ремнями Ворошилов. Тонкие губы плотно сжаты. В карих глазах - чуть заметное любопытство. Недавно здесь, еще не освоился.

– Товарищ Ворошилов, - негромко произнес Александр Ильич.
– Вы обратили внимание на сообщение об успехах конницы товарища Примакова?

– Опять подтверждается, что фронтальное наступление, лобовые атаки успеха нам не приносят.

– А обходятся дорого.

– Вот именно. Белые отступают там, где возникает угроза их флангам и тылу. Начали пятиться, как только кавалерийская группа Примакова прорвалась к ним в тыл, рассекла коммуникации.

– Да, роль кавалерии сейчас особенно высока, - кивнул Егоров, - маневр, маневр и еще раз маневр. Знаю, товарищ Ворошилов, что вы твердый сторонник стремительных и решительных действий...

– Поэтому и направляете меня в конницу?
– быстро спросил Климент Ефремович, пытаясь наконец разобраться, чем вызвано его новое назначение - членом Революционного военного совета к Буденному. Очень уж неожиданно это произошло. Почти год он был народным комиссаром внутренних дел Украины, возглавлял борьбу со всякой контрой, с националистами, с многочисленными бандами. Страна жила в эти дни под лозунгом: «Все на борьбу с Деникиным!» На юг отправляли новое пополнение, слали туда последние запасы снарядов, патронов, военного снаряжения. Предупреждая о нависшей угрозе, Владимир Ильич писал сурово и откровенно: «Наступил один из самых критических, по всей вероятности, даже самый критический момент социалистической революции...»

Горькой утратой стала потеря Киева. И на других участках фронта дела шли неудачно. 20 сентября белогвардейцы захватили Курск. 6 октября их конница ворвалась в Воронеж. Еще через неделю деникинские полки вступили в Орел и двинулись дальше: на Тулу, на Москву.

После того как оставлена была Украина, Ворошилова назначили командовать 61-й стрелковой дивизией. Он начал приводить ее в порядок. Дивизия была малочисленная, дисциплина из рук вон скверная. А впереди - большие бои. Красная Армия как раз только-только перешла в контрнаступление, начала теснить деникинцев. Климент Ефремович думал, что скоро поведет на врага свою 61-ю, но вдруг - вызов в штаб фронта, короткий разговор, назначение в конницу...

– Почему именно меня?
– повторил свой вопрос Ворошилов.

Егоров, отложив не прочитанные еще телеграммы, всем корпусом повернулся к Ворошилову.

– Хочу, чтобы была полная ясность. На главном направлении, вдоль железной дороги Орел - Курск - Харьков, успехи наши весьма скромные. Здесь наша пехота медленно, с трудом оттесняет противника. Большую помощь оказывает ей Примаков со своими червонными казаками, рейдируя по тылам противника. Они делают свое важное дело, однако самые существенные достижения у нас сейчас на левом фланге. Одержав победу под Воронежем и Касторной, Буденный врезался в расположение деникинских войск... Конечный результат будет определяться тут. И поэтому прямо в ходе боев мы создаем здесь новую армию. И не просто армию, а конную. Это особенно важно.

– Понимаю.

– Буденный, я думаю, станет со временем хорошим командующим. Он энергичен, смел, - продолжал Егоров приятным рокочущим баритоном.
– Но формировать армию и управлять ею Семену Михайловичу будет очень трудно. Особенно на первых порах. А вы, Климент Ефремович, имеете большой опыт...

– Я привык к строевым должностям.

– У нас есть командиры, которых выдвигают из народа сами события. У нас есть военные специалисты. При этом нам очень важно иметь на фронте испытанных политических руководителей, способных усилить влияние партии. Эта задача поставлена перед нами VIII съездом. Важно иметь таких политических руководителей, которые способны направлять в нужное русло неорганизованные или слабо организованные массы, принимать на месте правильные партийные решения. И даже противостоять ошибочному давлению сверху, если подобное давление будет. Вот так, Климент Ефремович, - развел руками Егоров.
– Ваша кандидатура была бесспорной, поэтому и отозвали вас из шестьдесят первой дивизии.

– Конная армия - совсем новое дело, просто не знаю, с чего начинать?!

– Вот мы и начнем вместе, для этого и едем, - весело блеснули прищуренные глаза Егорова.

Близилось утро, когда Климент Ефремович ушел в свой вагон. Поезд двигался очень медленно. Поскрипывали рессоры, потрескивала обшивка старого, давно отслужившего срок вагона.

В полутьме, в тишине раздавался храп, столь мощный, что его, наверно, слышно было во всех купе. Ворошилов открыл дверцу двухместного отделения: на полке поверх одеяла, не сняв даже сапог, богатырски раскинулся Александр Пархоменко, успевший только расстегнуть бекешу. Зашел, наверное, с холода, после проверки постов, прилег на минутку, и разморило его в тепле.

На соседней полке чуть слышно посапывал Ефим Щаденко, накрыв голову подушкой и выставив лишь острый, как петушиный клюв, нос. Климент Ефремович, пожалуй, никогда прежде не видел, чтобы Ефим спал по-настоящему, раздевшись. В Царицыне, где Щаденко был политкомиссаром и особоуполномоченным Реввоенсовета 10-й армии, он, кажется, вообще никогда не ложился, такая уж у него была беспокойная должность. Прикорнет среди дня, расслабив ремни, а затем снова отправляется по делам.

Хорошо, что Пархоменко и Щаденко едут вместе с ним. Друзья давние, надежнейшие из надежных.

Пошел в купе, отведенное для него с женой. Так уж повелось у них: без Кати Климент Ефремович никуда. Особенно она помогает ему в такое время, как сейчас, когда нет настоящей, ощутимой работы. Он уже готов принять новые обязанности, нетерпение одолевает его, а возможности такой еще нет. Климент Ефремович не любил и не умел ждать, сам знал эту свою слабость, но не мог справиться с ней. Становился раздражительным, скверно и мало спал, жалея попусту пролетавшие часы. Катя действовала на него успокаивающе.