На что похожа любовь?
Шрифт:
– Ну что, пошли картины смотреть? – спросил он, закончив разговаривать.
– Ага, – с облегчением ответила я.
Однако по дороге я заметила стенд с объявлением о другой выставке.
– Погоди, – тихо сказала я и подошла к стенду.
Владимир Ролов. Я слышала эту фамилию! Я быстро просмотрела его биографию, прикреплённую тут же, на стенде, и нашла нужное мне название. Ижевский дом ветеранов. Да, так и знала…
– Даня… Я хочу в этот зал… Ты не против?
Данька не был против. Мы заскочили на фотовыставку и… я пропала. Бродила-бродила, рассматривала чёрно-белые фотографии, вспоминала. Особенно мне приглянулась одна фотография. На ней миловидный старичок хлебал с улыбкой суп, а справа и слева от него сидели старушки в цветастых платочках, одна в светлом, другая в тёмном, и что-то одновременно говорили. Я не отрывала взгляда от бабульки слева. Мне кажется, что в молодости она была невероятной красавицей, у неё такой лукавый и умный взгляд!
– Смешная фотка, – одобрил Данька, внезапно возникнув за моей спиной.
Затылком я ощутила его тёплое дыхание, по шее побежали мурашки.
– Знаешь, если тебя интересуют старички, то в соседнем зальчике небольшая фотовыставка Ксении Егоровой, написано, что она на телевидении работает. Выставка у неё называется «Мои герои», и там есть несколько фоток из дома-интерната «Ромашково».
– «Ромашково»? – громко переспросила я, раскрыв глаза.
На меня обернулся какой-то бородач и сказал сурово:
– Нельзя ли потише? Вы в общественном месте!
– Дорогой, перестань, – сказала его спутница, блондинка с уложенными на голове косами.
– А чего они расшумелись? – продолжал возмущаться бородач.
– Молодым и влюблённым положено шуметь, – кокетливо заметила блондинка, – особенно такой очаровательной паре!
Данька покраснел! Схватил меня за руку и потащил в зал, где были выставлены фото Егоровой. Но покраснел! Покраснел! Я точно видела!
Впрочем, во втором зале я забыла обо всём. Тут мне и вспоминать не надо было, всё, что я знаю и вижу каждую неделю, было у меня перед глазами.
Просто странно было видеть это на таких красивых чёрно-белых фотографиях. Потому что там в принципе были обычные вещи, ряд кресел перед телевизором, стишок в рамочке на тумбочке одной из старушек, старое, шестидесятых годов, пальто на гвоздике. Я видела эти вещи тысячу раз и не находила в них ничего особенного. Но девушка-фотограф как-то смогла их сфотографировать так, чтобы они казались уникальными, удивительными, заслуживающими того, чтобы ты застыл перед фотографией, задумался о чём-то.
Я и застыла перед фотографией рук. Крепких рук, сплетённых в узел.
– «Руки повара Никитичны», – прочёл Данька, который не отходил от меня ни на шаг.
– Никитичны? – переспросила я. – Так это Полина Никитична Бахтина! Она же бывший повар! Послушай, я её знаю! Знаю!
Я схватила Даньку за руку и зачем-то прижала её к подбородку. Точно жест в стиле Стил, выражающий: «Ах, какое чудо!»
– Откуда? – спросил Данька.
Я вздрогнула, отпустила его руку. Отвернулась. И сказала:
– Как-нибудь расскажу. Но не сейчас. А пойдём на ту выставку, куда ты меня позвал?
Через несколько часов, когда картины уже слились в один пёстрый разноцветный ряд, а в голове приятно гудело, мы вернулись в гардероб за курткой, сумкой и пальто. Там на столбе было зеркало в пол. Когда мы проходили мимо него, я поймала наше отражение. Блондинка была права, мы действительно хорошо смотрелись друг с другом.
– Догнали? – спросил Данька, поймав мой взгляд в зеркале.
Ответить я не успела. Его карман сказал «би-ип», словно его телефону нравилось трезвонить именно в гардеробе. Я протянула гардеробщице номерки. К счастью, это была уже не та, что назвала Даньку моим женихом. Она быстро принесла наши вещи.
Данька тем временем достал телефон, бросил взгляд на экран и сказал:
– Мне надо поговорить. Но тут плохо слышно. Я тебя на улице подожду, на ступеньках.
– Давай, – обрадовалась я.
Мне надо было забежать в одно место, но я так и не придумала ни одной нормальной фразы, чтобы сказать ему об этом без смущения. Да и расчесаться не мешало бы. Волосы, которые я с таким трудом распрямила, опять начинали кудрявиться, а зачем ему видеть меня лохматой?
Данька накинул куртку, взял сумку и вышел.
Я заскочила в «одно место», а потом вернулась к большому зеркалу в холле и привела в порядок волосы. Ну что ж, теперь можно было возвращаться. Интересно, он пригласит меня в кафе?
– Это не моя сумка, – сказали у меня за спиной.
Я глянула в зеркало. Толстый парень лет двадцати, в свитере и джинсах хмуро смотрел на гардеробщицу.
– А чья же? – растерялась она.
– Не знаю, – сердито сказал он, – точно не моя. Верните мою.
– Девушка, – обратилась ко мне гардеробщица, – а это не вашего жениха сумка?
Опять «жениха»? Это что, заговор?!
Подавив негодование, смешанное с потаённой радостью, я глянула на сумку. Синяя с замочками, точно, Данькина. Кивнула и только хотела справедливости ради объяснить, что Данька мне не жених, как гардеробщица, видимо, испуганная суровым видом толстяка, сказала: